|
А когда зональный турнир на приз «Советского спорта» закончился, и Всеволод зримо увидел, что его, им ведомая, по сути дела наспех скомплектованная команда может многое показать (а что будет, если с ней поработать больше!), то, конечно, оказался в прекрасном расположении духа. Он всегда радовался, когда он и его партнеры побеждали в любом матче или турнире. Став тренером, точно так же всегда радовался за подопечных – ведь они сражались, падали на лед, не жалея себя, бросались наперерез летевшей, как снаряд, шайбе. Он знал всегда вкус победы, он знал дорогую цену любому успеху в спорте. Все это вместе взятое и объясняет, почему после окончания зонального турнира на приз «Советского спорта» был настроен так, будто для него счастливо закончился по крайней мере чемпионат страны. В тот вечер Бобров появился у меня вместе с Виктором Шуваловым. Как непохожи были на Боброва его партнеры по знаменитой первой тройке состава сборной СССР! Впрочем, у них и между собой не было ничего общего. Бабич, особенно в последние годы жизни, это – сгусток нервов, темперамент, огонь, ершистый человек, беспредельно преданный Боброву и готовый пойти за ним на край света, а если понадобится, пожертвовать всем, чем угодно. Для Шувалова Бобров тоже многое значил в жизни, но так как он был от природы скупым на слово человеком, у него эта преданность никогда не вырывалась наружу. Лишь на кладбище, когда гроб с телом Боброва опускали в могилу, по щеке Шувалова скатилась одна‑единственная слеза. Бабич, исключительно честный человек, в пылу иного спора мог в защиту Боброва наговорить оппоненту массу колкостей. Однажды, услышав, что Валентин Гранаткин, ответственный футбольный работник, распространяет про Боброва нелепый слух, Бабич сначала вскипел, а затем настолько расчувствовался (к пятидесяти годам у него пошаливали нервы), что на глазах едва не появились слезы. «Да как смеет говорить о Севке такое…» Бобров любил обоих партнеров. Широко улыбался, когда ему рассказывали, как Бабич, работая далеко от Москвы (например, с хоккеистами Национальной народной армии ГДР или с омской командой «Аэрофлот» в Омске), проникновенно переживает за бывших партнеров, за родной армейский клуб. А как внимательно следил Бобров за учебой сына Бабича, огорчался его школьными «двойками», радовался «пятеркам», потом поздравлял Николая с поступлением в институт, а затем с началом ответственной работы за рубежом. Бобров в июне 1972 года как‑то сразу постарел, изменился, когда узнал о неожиданной кончине Евгения Макаровича… — 77 —
|