– Посмотрим, посмотрим, – сказал Сидельников, выключая телевизор. По обыкновению, мы снова живем с ним в одном номере. Говорим мало. Не потому, что нам не о чем поговорить. Нет, причина в другом. Я вообще перед матчами замыкаюсь в себе, становлюсь молчаливым и отрешенным. Саша знает об этом и старается не докучать мне досужими разговорами. Второй матч состоялся в Торонто – хоккейной столице Канады. Хоккей здесь – божество, которому поклоняются все, независимо от возраста и пола. Хоккей! Хоккей! Хоккей! В Торонто, как и два года назад, мы потерпели поражение со счетом 1:4. Я так до сих пор и не пойму, отчего же все‑таки не заладилась игра у наших защитников, что с ними случилось? Конечно, условия были непривычными: площадка уж больно маленькая. Наши ребята привыкли действовать широко, они любят за воротами побегать, в пас поиграть. А здесь никакой свободы для маневра: пространство между воротами и задним бортом всего в метр шириной – не очень‑то разбегаешься. Да и тактически, по‑моему, наши защитники сыграли неверно. Васильев и Гусев почему‑то совсем не страховали друг друга. Ох, и устал же я! Два периода отстоял, в перерыве говорю тренерам: – Не знаю, хватит ли сил… А они мне: – Потерпи, Владик. На тебя вся надежда. Я вышел на лед, чувствую: совсем не успел отдохнуть. И что вы думаете? На первых же секундах Маккензи, как разъяренный бык, прорывается к моим воротам. На первых же секундах!… Я сразу включился, сразу забыл обо всем. Я видел только Маккензи и по его замаху, по его глазам старался понять, куда он бросит. Отбил… И пошло, и поехало. Бросок, еще бросок, еще… Справедливости ради надо сказать, что большинство канадских атак завершалось как‑то бестолково. Выходят к воротам и бросают. Нет чтобы обмануть меня, обвести, выманить из ворот… Нет, выходят и лупят изо всех сил. Будто хотят пробить меня насквозь. Это и есть то, что называется прямолинейностью канадского хоккея. И куда только подевалась усталость! Я играл словно в каком‑то забытьи. На меня нашло нечто такое, что не объяснить словами. Вдохновение, может быть. Да, наверное, лучше всего ото назвать вдохновением. Все во мне было обострено до предела. Я не мог себе позволить даже секунды передышки, но, вероятно, это было к лучшему: расслабься я хоть на мгновение, и мог напрочь улетучиться мой настрой, мое вдохновение. В третьем периоде мы заработали буллит. Смотрю: выходит против меня какой‑то долговязый парень. Не Халл, не Хоу, а совершенно мне неизвестный канадец. Как потом выяснилось – Уолтон. Ну, думаю, раз ему доверили, значит, это у них самый техничный игрок, большой мастер обводки. Обычно в таких случаях я себя спрашиваю: возьму или не возьму? А тут не думаю ни о чем. Все погасло. Вижу только соперника и шайбу… И ничего больше. Пока атакующий игрок не пересек синюю линию, я не могу двигаться с места. Но вот Уолтон прошел синюю линию, я сразу выскакиваю ему навстречу, чтобы закрыть как можно большую часть ворот, Выскакиваю так резко, что канадец от неожиданности робеет и явно торопится с броском. Ну, такие‑то шайбы я беру… Трибуны взревели непонятно от чего – то ли от досады, то ли от восторга. Уолтон ко мне подъехал: — 45 —
|