|
- Трудно, дедушка, понять, что страдания ведут к счастью, что они нужны. - Человек, мил брат Владимир, как камень драгоценный, самородок, который нужно обработать, чтобы он засиял неземной красотой и благодатью. Спаситель, как искусный мастер, обрабатывает камни нашей души. Нам больно, плохо, мы стонем и плачем, а когда работа закончится, скажем Всевышнему: "Спасибо тебе, Господи, что обработал нас, что соделал нас подлинно чистыми и светлыми". - Интересно ваше сравнение человека с драгоценным камнем. - Вот взять, к примеру, меня. Ведь если бы не испытал я много, не пережил, если бы был я отроду зрячим, здоровым, удачливым и жизнь бы моя складывалась, как по маслу, то чтобы из меня получилось? Животное, сытое, довольное. Разве я смог бы познать высшую любовь Божию, нашел бы себя как создание, предназначенное для проявления высшей любви людям - нет! Жил бы как растение в темноте, невежестве и страхе. В доме нашем воцарилась торжественная тишина. Все было вокруг прежним: и эти старые стены с дырками у пола, разрытые мышами и крысами, и эта печурка в щелях, из которых выходил дым, когда разжигаешь печь, и эти кровати, и иконы, но в то же время все стало каким-то живым, светящимся изнутри. Мне передалось то чувство, какое пытался мне выразить старец Арсений посредством простых, ясных слов. Вокруг нас была маленькая сказка, в которой де- душка - добрый волшебник, который эту сказку сотворил, а я - гость, попавший на волшебный праздник. Я в эти минуты видел, что во всем, что нас окружает, есть смысл, глубокий смысл, который для привычного взора спрятан, а для прозорливого открыт. Что-то вечное вошло во все предметы, и эта вечность привнесла безграничный покой, ибо и я был частью вечности. Так к чему же грустить? Грусть присуща только временному, а вечному - только счастье, и чем более вечными категориями ты живешь, чем более твои мысли и чувства устремлены к небесному, тем больше небесного рядом с тобой, тем светлее и радостнее каждая минута бытия. - Вот тебе, мил человек, тайна, которая так открыта и обнажена, что приблизиться к ней с привычным умом и чувствами невозможно, она прячется от мудрецов, взрослых, а дается детям, чистым душам с незамутненным разумом и сердцем. На плите стоял казанок, который пыхтел паром, вырывающимся из-под крышки. Спать не хотелось, напротив, было желание, чтобы этот вечер продолжался без конца, столь мирно было у меня на сердце. - Место у тебя, Владимир, замечательное, чудное. И гора, на которой ты живешь, и часовенка. - Как же вы видите, дедушка? — 25 —
|