В поисках счастья

3 — пожалуй, несчастным (жизнь немного тосклива)

2 — довольно-таки несчастным (испытываю легкую подавленность)

1. — глубоко несчастным (депрессия, подавленность)

0 — в высшей степени несчастным (острая депрессия сопровождает меня постоянно)

Какую часть времени (в среднем) вы проводите «на подъеме»? Как часто вы чувствуете себя несчастным? Насколько обычно для вас нейтральное состояние? Ответьте как можно точнее и так, чтобы в сумме ваши результаты составили 100%:

В среднем я чувствую себя:

счастливым — в течение ...% всего своего времени; несчастным — в течение ...% времени; ни счастливым, ни несчастным — в ...%.

По результатам тестирования 3050 взрослых американцев средний уровень ответов на первый вопрос составил 6,92 балла. Согласно данным по второму вопросу, средний американец примерно половину своего времени (54,13%) чувствует себя счастливым, 20,44% времени — несчастным, а все остальное время (25,43%) чувствует себя нейтрально.

Думаю, читая эту главу, вы уже пытались для себя сформулировать, что же такое счастье. Поискам ответа на этот вопрос посвящено огромное множество разнообразных изданий. Все оставшиеся страницы этой книги я мог бы наполнить одними только ссылками на различных авторов. Но к чему запутывать и без того сложный вопрос? В моей книге вы встретите ясные понятия и простые термины, более подробные комментарии вынесены в приложение. Моя главная задача — исследовать составляющие счастья и рассказать читателям, как с ними работать.

Глава 2

Как психология зашла в тупик, а я из него выбрался

• Привет, Марти! Я знаю, что ты сгораешь от нетерпения. Так вот, по результатам выборов... (Шум в трубке и молчание.)

Я узнал голос Дороти Кантор, президента Ассоциации американских психологов (ААП), насчитывающей около 150 тысяч членов. Она была права, я действительно сгорал от нетерпения: прошли выборы нового президента ассоциации, и я был одним из кандидатов. Но бесполезно уповать на мобильник в горном парке Тетон.

• Это по поводу выборов? — донесся сзади баритон моего тестя Денниса. Его голос тоже едва слышен, поскольку трое детей во все горло распевают шлягер из мюзикла «Отверженные». С досады я кусаю губы. Зачем я вообще ввязался в это дело? Был бы себе обычным университетским преподавателем — не от мира сего, с собственной лабораторией, кучей грантов, прилежными студентами, бестселлером, в меру скучными факультетскими собраниями и признанным авторитетом в двух смежных областях: приобретенного оптимизма и приобретенной же беспомощности. Кому и зачем понадобились перемены?

В первую очередь мне. Ожидая нового звонка, я перебрал в памяти события сорокалетней давности, мои первые шаги на поприще психолога. Я вспомнил Джинни Олбрайт, Барбару Уиллис и Салли Эккерт — и связанные с ними несбыточные романтические мечты круглолицего еврейского мальчика, который попал в школу, где учились дети протестантов, живших в Олбани