Гештальт-терапия: Отношение

Я думаю, что переход в эмфазе от ментального удовлет­ворения к осознанию может стать наиболее значительной характеристикой сегодняшних гуманистической и транс­персональной терапии, однако такой скачок в психотера­певтической практике чаще всего предвосхищает соответствующий скачок в теории, и таким образом (не­смотря на растущий интерес к медитации) трансперсональ­ная природа осознанности не выводится точно.

Гештальт—терапия обычно воспринимается как гумани­стический, а не трансперсональный подход, что является отражением отсутствия концептуального аппарата, однако в ней легко разобраться, если принять, что духовность в Гештальт-терапии есть, но скрыта от глаз. С таким «есть» я понимаю отрицание Перлсом обычной религиозности и неприемлемость теистического языка. (Как-то я поблаго­дарил его вдохновленную работу с нами, а он сказал: «На­верное, это единственный случай, где можно сказать: Слава Богу»). Его обычная практика реагирования на «ду­ховные» беседы (и на любые другие беседы) как на невро­тический симптом была довольно своеобразна, можно даже сказать, чрезвычайно духовна в том, что с ним нужно было общаться без всяких символических и идеологических под­порок. Я хорошо помню выражение лица одного священни­ка, в ответ на религиозные высказывания которого Фритц сказал: «Я чувствую себя отчужденным от вас вашим Бо­гом»,— и добавил: «Вы ставите Бога между собой и мною». Безусловно, он стремился к квази-универсальному услож­нению непосредственного действия в озарении данного мо­мента моделями отношения, призванными очертить истинную реальность. Многие затруднялись в признании в нем духовного руководителя после того, как он с сарказмом говорил об их сакральных верованиях, т.е. они считали его работу «антидуховной».

Духовность не является предметом идеологии, а транс­персональная природа подхода, ко всему прочему, еще и отвергает идеологические высказывания. Личные пережи­вания сатори Перлса (описанные в его автобиографии), его опыт медитаций (он мне как-то рассказал, когда мы жили в Эзалене, что медитирует по крайней мере по часу в день) служат фоном перевода или Гештальт-терапии — возмож­но, бессознательного — в современный эквивалент будди­стской практики.

Буддистская практика представляет собой выработку осознанности плюс мораль; то же самое и в Гештальт-тера­пии, хотя даже слово «мораль» может казаться таким же от нее далеким, как духовность. Поскольку терапевтический процесс в гештальтном подходе влечет за собой попытку ослабления того, что Карен Хорни (аналитик Перлса) на­зывает «тиранией долженствований», с чем ординарная мо­раль идет рука об руку, то этот подход может поначалу показаться не только антидуховным, но и аморальным. Од­нако при более глубоком исследовании он порождает кон­текст (особенно в своих групповых формах) для практики таких добродетелей, как смелость и аутентичность, являющихся сутью морального развития — вне специфических правил поведения. В самом деле, как я уже говорил, дейст­вия терапевта могут быть поняты, с одной стороны, как систематическое негативное усиление фальши и как под­держка изначального самовыражения.