Эго, голод и агрессия

Навязчивые повторения ни в коем случае не механичес­кие и омертвевшие, но представляют собой живые явления. Я никак не возьму в толк, каким образом кто-то может вывес­ти из их существования мистическое влечение к смерти. Это один из тех случаев, когда Фрейд потерял под ногами твер­дую почву науки и углубился в область мистики, подобно Юнгу с его особым подходом к теории либидо и концепцией коллективного бессознательного.

Не мне решать, что же все-таки побудило Фрейда к изоб­ретению теории влечения к смерти. Возможно, болезнь или приближающаяся старость заставили его желать существо­вания такого влечения к смерти, которое бы разряжалось в форме агрессии. Если бы эта теория была верна, любой дос­таточно агрессивный человек обладал бы секретом продле­ния жизни. Диктаторы жили бы ad infinitum (вечно).

Фрейд попеременно использует термины «нирвана» и «влечение к смерти». Тогда как ничто не может подтвердить существование инстинкта смерти, инстинкт нирваны имеет некую основу. Может показаться, что термин «инстинкт» не подходит и что его следует заменить словом «тенденция». Любая потребность нарушает равновесие организма. Ин­стинкт указывает на направление, в котором это равновесие нарушено. Фрейд осознал это правило применительно к по­ловому инстинкту.

У Гете была теория, напоминающая фрейдовскую, но для него нарушителем человеческой «любви к безусловному по­кою» выступало не либидо, а разрушение, символизируемое Мефистофелем. Но этот покой не безусловен и не длите­лен. Удовлетворение восстанавливает организмический ба­ланс и приводит организм в состояние покоя, длящегося

138 Холизм и психоанализ

лишь до тех пор, пока новый инстинкт не предъявит свои требования.

Принимать «инстинкт» за тенденцию к поддержанию рав­новесия — то же самое, что принимать товар, взвешиваемый на весах, за сами весы. Мы можем назвать это врожденное стремление к восстановлению покоя посредством удовлет­ворения инстинкта «влечением к нирване».

Постулирование «инстинкта» нирваны может также ока­заться следствием принятия желаемого за действительное. В те короткие периоды времени, когда наш организм уравнове­шен, мы испытываем покой и счастье, вскоре разрушаемое новыми запросами и потребностями. Зачастую нам хотелось бы изолировать это чувство отдохновения, выделив его из цикла «инстинкт-удовлетворение», и продлить подольше. Я понимаю, что индусы в своем неодобрительном отношении к телу и его страданию, в своих попытках убить все желания провозглашали состояние нирваны конечной целью нашего существования. Если влечение к нирване есть инстинкт, я ума не могу приложить, зачем они тратили столько энергии для достижения желанной цели, если инстинкт сам заботится о себе и не требует никаких сознательных усилий.