|
– Одетта, вы с нами! – объявила г жа Вердюрен. – У нас есть свободное местечко рядом с господином де Форшвилем. – Хорошо, – ответила Одетта. – Как? А я надеялся вас проводить! – воскликнул Сван, – ему было сейчас не до светских приличий: дверца была отворена, до отъезда оставались считанные мгновенья, вернуться домой в таком состоянии, в каком он сейчас находился, он не мог и сказал те слова, какие ему нужно было сказать. – Меня просила госпожа Вердюрен… – Послушайте, – вмешалась г жа Вердюрен, – вы отлично можете доехать один, мы и так уже столько раз отпускали ее с вами. – Но мне необходимо сказать ей важную вещь. – А вы ей напишите… – До свидания! – протянув ему руку, сказала Одетта. Сван попытался улыбнуться, но он был сражен. – Как тебе нравится поведение Свана? – обратилась к мужу г жа Вердюрен, когда они вернулись домой. – Я думала, он меня съест за то, что мы увезли Одетту. Нет, это просто неприлично! Скоро он будет говорить, что у нас дом свиданий! Не понимаю, как его терпит Одетта. У него прямо на лице написано: «Вы – моя». Я все выскажу Одетте – надеюсь, она меня поймет. Дрянь паршивая! – в бешенстве добавила она, быть может испытывая неосознанную потребность оправдаться, подобно Франсуазе в Комбре, когда цыпленочек не желал издыхать, и употребляя слова, срывающиеся с языка у крестьянина, когда он режет беззащитное животное и видит его предсмертные судороги. Едва экипаж г жи Вердюрен отъехал и Свану был подан его экипаж, кучер, взглянув на Свана, спросил, здоров ли он и не случилось ли чего с ним. Сван отослал его; ему хотелось пройтись, и он пошел по Булонскому лесу. Он громко разговаривал сам с собой тем слегка неестественным тоном, каким прежде расписывал все прелести «ядрышка» и расхваливал великодушие Вердюренов. Но, подобно тому как слова, улыбки, поцелуи Одетты стали ему ненавистны, раз они были обращены теперь не к нему, а к другим, ненавистны настолько, насколько еще недавно казались очаровательными, точно так же салон Вердюренов, где ему было интересно, где будто бы по настоящему любили искусство, где будто бы царила атмосфера душевного благородства, теперь, когда Одетта намеревалась там встречаться с другим и любить его, ни от кого не таясь, раскрывал перед ним свои смешные стороны, свою глупость, свою душевную низость. Сван с гадливым чувством рисовал себе завтрашний вечер в Шату. «Прежде всего кто это едет в Шату? Торговцы после закрытия магазинов! Да нет, это олицетворения буржуазности, таких людей в жизни не бывает, это – действующие лица из комедии Лабиша148!» — 171 —
|