|
И тут посаженый отец стал говорить, сперва туманно и со всякими околичностями, а старик в национальной костюме таким же манером отвечал ему. Лишь после долгих недомолвок посаженый отец открыл, зачем мы пришли. В ответ на это старик преподнес ему такой вопрос: Ты поведай, милый дружка, для чего жених преславный эту славную девицу хочет повести к венцу? Цвет иль плод взойдет к концу? И посаженый отец ответствовал: Хорошо всем ведомо, что цвет цветет в красе да милоте, вот и сердце утешается. Но цвет опадает, плод созревает. Невесту, стало быть, не ради цвета, а ради плода берем, потому как от плода прок бывает. Еще с минуту они вот так перекликались, пока невестин заступник не заключил: «А теперь-ка невесту призовем, пускай скажет, согласна она или нет». Он ушел в соседнюю комнату, но вскоре воротился, ведя за руку женщину в национальном костюме. Была она худой, долговязой, костлявой, а лицо — закрыто платком: «Вот она, невеста». Но посаженый отец завертел головой, и мы все громким гулом выразили свое несогласие. Старик поуговаривал нас недолго и под конец увел замаскированную женщину назад. И лишь потом привел к нам Власту. Она была в черных сапожках, красном переднике и ярком лифе. На голове был веночек. Она показалась мне красивой. Старик вложил ее руку в мою. Потом повернулся к невестиной матери и крикнул жалостливым голосом: «Ой, матушка!» Невеста при этих словах вырвала свою руку из моей, опустилась на колени перед матерью и склонила голову. Старик продолжал: Матушка родная, ростите меня, буде в чем вас обидела! Матушка родимая, Христом Богом прошу, отпустите мой грех, буде в чем вас обидела! Матушка, свет вы мой, пятью Господними ранами заклинаю вас, простите меня, буде в чем вас обидела! Мы были лишь немыми актерами, подставленными под давно напетый текст. А текст был красивый, захватывающий, и все это было правдой. Потом заиграла музыка, и мы пошли в город. Свадебный обряд был в ратуше, там тоже играла музыка. Потом был обед. После обеда отправились мы в «Моравскую избу», где играли и танцевали. Вечером подружки сняли с Властиной головы розмариновый веночек и торжественно отдали мне. Из распущенных волос заплели ей косу, обвили ее вокруг головы и на голову надели чепец. Этот обряд символизировал прощание с девичеством. Власта, конечно, уже давно не была девушкой. А значит, не имела права и на веночек — символ невинности. Но для меня это было не важно. В каком-то высшем смысле, куда более обязательном, она лишалась девичества именно и исключительно сейчас, когда подружки отдавали мне ее веночек. — 95 —
|