|
– А что вы везете в грузовике? – спросила Флоранс. – Глиняную посуду. И, помолчав, он сказал: – Подождите-ка минутку… Он вскарабкался на откос, залез в кузов машины, пошарил там, спустился на дорогу, подошел К Флоранс и снова присел на корточки. – Хотите на память? Он протянул Флоранс довольно грубо сделанную майолику, но она чем-то ее тронула. Шофер смотрел на Флоранс, и широкая улыбка сверкала под его воинственными усами. Флоранс чуть было не спросила: «Сколько я вам должна?», но, к счастью, вовремя прикусила язык, сообразив, что слова ее могут обидеть шофера. А вдруг он все-таки рассчитывал получить деньги, ведь он явно человек небогатый? Флоранс не знала, как быть. – Очаровательно… – пробормотала она. – Но, право, я не знаю… очаровательно… Угадал ли он причины ее растерянности? Но он сказал: – Возьмите ее с собой в Америку. И, сунув майолику ей в руки, он поднялся с земли. – Тороплюсь. Мне приятно было встретить вас. В Сицилию направляетесь? – Собиралась, а теперь и сама не знаю. – Почему? Флоранс улыбнулась: – Мне ваши места понравились. И захотелось здесь остаться. – Отличная мысль! – воскликнул он. – Отличнейшая! Здесь народу мало. Ну, ладно, прощайте, развлекайтесь хорошенько. Может, еще встретимся? – Все возможно… Он уже залез в кабину. Флоранс стало грустно. Эта мимолетная встреча неизвестно почему и взволновала ее и обрадовала. Да, она поживет здесь, в Калабрии. Флоранс села в машину и к вечеру уже сняла себе номер в маленькой гостинице, стоявшей в центре приморской деревушки, которая вместе со своей сарацинской башней лепилась на крутом скалистом берегу, где негромко плескалось море. Такую нищету она видела разве что только у тагуальпекских индейцев, живших на юге их страны, – у этих земледельцев, которых лишили земли и которые доживали свой век в саманных и глинобитных хижинах. Но здесь – может, оттого, что дома были добротные, – нищета казалась еще более вопиющей. Там, в Тагуальпе, женщины ходили, как и все женщины племени майя, в простых, но чистых рубахах, мужчины носили мексиканский сарап, словом, эти бедные поселения выглядели опрятными и даже кокетливыми среди тропической флоры, и зрелище их не удручало, а скорее свидетельствовало о скромной жизни, сельской простоте и даже вызывало чувство зависти. А в этой итальянской деревне, находившейся вблизи от промышленных центров – которые тоже влачили жалкое существование и не могли никого обогатить, – в этой деревне с ее магазинами, уличными фонарями, заасфальтированной площадью, на которой стояла мэрия с колоннами, претенциозно облицованная искусственным мрамором, с кинотеатром (жалким) и даже отделением (величественным) Банка Святого Духа, здесь нищета стыдливо маскировалась. Прежде всего в любой час дня поражало количество слонявшихся по улице мужчин: добрая половина жителей постоянно не имела работы. Они не играли в шары и не сидели в кафе. Они стояли небольшими группками и разговаривали, словно накануне выборов, и это придавало деревне оживленный, даже веселый вид. Однако оживление это было прямо пропорционально количеству безработных на данное число, а следовательно, количеству голодных семей. Тем не менее все эти люди аккуратно посещали церковь, и там, скрестив на груди руки и подстелив на пол газету, прежде чем преклонить колена, в любом случае жизни призывали на помощь Мадонну и единодушно голосовали за коммунистов. Ни один из этих «незанятых» мужчин ни за какие блага мира не снизошел бы до того, чтобы заняться домашним хозяйством – это несовместимо с мужским достоинством, зато женщины не сидели сложа руки, взвалив всю тяжесть забот на свою голову. Именно на голову в буквальном смысле слова: они все носили на голове – и глиняные кувшины, и баки с бельем, и корзины с фруктами, и даже бутыли, таким образом руки оставались свободными и можно было разговаривать – в Калабрии при разговоре отчаянно жестикулируют. Даже книгу или газету и ту кладут на голову. Эта привычка выработала у местных жительниц горделивую, благородную осанку, восхищавшую Флоранс, иногда даже маленьких детей носили на голове в корзинке, а они, лежа на животе и облокотившись о край корзины, взирали на окружающий мир, словно с балкона. Но ни один мужчина не унизился бы до того, чтобы нести таким образом хотя бы конверт. Однажды Флоранс видела, как шедшая впереди нее женщина свернула в переулок, неся на голове длинную дубовую балку весом килограммов в сорок, если не больше. Шла она медленно, втянув голову в плечи и балансируя руками, чтобы удержать равновесие, а впереди нее парень лет двадцати с галантной улыбкой расталкивал людей, расчищая ей дорогу… — 75 —
|