|
– Вы мне так и не сказали, как ваше имя… – заметила она однажды. – Зовите как хотите, – ответил он. – То есть как это? – возмутилась Флоранс. Он улыбнулся: – Не все ли вам равно, зовут меня Эзеб или Бонифас? – Откуда вы? – резко спросила она. – Ведь вы не американец по происхождению. – Да, вы правы. – Я никак не могу понять, какой у вас акцент… То ли славянский, то ли итальянский… – Неплохо, – похвалил он. – А значит, вы из Восточной Европы? – Почему оттуда? Вовсе нет, – удивленно протянул он. Более точного ответа ей не удалось добиться. Но дружеская ирония, какую он противопоставлял ее расспросам, в общем-то, ее успокоила: будь у него сомнительное или преступное прошлое, он бы держался иначе, старался замести следы и не стал бы признаваться в заведомой лжи, а тем более почти щеголять этим. Поэтому, по правде говоря, тайна, которой окружал себя Квота, скорее раздражала Флоранс, чем беспокоила. Она даже льстила себя надеждой, что ей понятны причины, побуждавшие его так вести себя, и в какой-то степени даже оправдывала его: взявшись за смелый эксперимент, который в случае провала мог окончиться скандалом, Квота мудро рассудил, что нужно оставить себе возможность исчезнуть, так же как он появился, то есть инкогнито. Однако подобная предосторожность явно свидетельствовала о том, что Квота вел рискованную игру, и это поначалу поколебало доверие к нему Флоранс. Но ненадолго: предельная откровенность, чуть ли не цинизм Квоты, его искренность, почти граничащая с резкостью, не давали права на мелочную подозрительность, на обидное недоверие; в конце концов грандиозная затея стоила риска. И если уж говорить начистоту, то Флоранс не могла устоять перед притягательной силой, заключавшейся в этой смеси таинственности и прямоты. Он владел искусством довести любую мысль до сухой и как бы отмытой четкости чертежа, и, хотя Флоранс сама себе в этом не признавалась, это его свойство и смущало и покоряло ее. Как-то он вошел к ней в кабинет и с первого слова сказал: – Идемте со мной. Они шли медленно, бок о бок. – Я должен вас научить по-новому смотреть на толпу, – сказал Квота. – Как вы ее видите? – Когда как, – ответила Флоранс. – Если не вглядываться, то передо мной безликая масса. Но если обращать внимание на лица, то сразу замечаешь в каждом что-то свое, все люди очень разные… – Плохо, – сказал Квота, – очень плохо. Срочно меняйте подход. Лицо человека, каждого человека в отдельности нам бесполезно. И наоборот, наше внимание должна привлекать толпа, которую надо уметь характеризовать. Вернее, классифицировать. — 40 —
|