— Ну признайся, продолжал я осторожно настаивать, ведь то, что ты мне сегодня сказала, неправда… У тебя вырвались эти ужасные слова нечаянно, в ту минуту ты просто вообразила, что ненавидишь меня, тебе хотелось меня оскорбить… Она взглянула на меня и вновь промолчала. Мне показалось хотя, может быть, я и ошибся, что ее большие темные глаза на мгновение наполнились слезами. Набравшись смелости, я взял ее руку, лежавшую на скатерти, и сказал: — Эмилия… значит, все это неправда? На этот раз она с силой, которой я в ней и не подозревал, вырвала руку и даже, как мне показалось, отшатнулась от меня. — Нет, это правда. Меня поразил ее глубоко искренний, хотя и печальный тон. Она, казалось, понимала, что стоило ей в ту минуту прибегнуть ко лжи и все, хотя бы временно, хотя бы внешне, пойдет по-старому; я ясно видел, что на какое-то мгновение она испытала искушение солгать мне. Но после короткого размышления отказалась от этой мысли. Сердце мое сжалось еще болезненнее, еще мучительнее, и, опустив голову, я пробормотал сквозь зубы: — Ты понимаешь, есть вещи, которые нельзя говорить просто так, без всякого основания… никому… тем более собственному мужу? Она ничего не ответила, только взглянула на меня почти с испугом: наверное, мое лицо было искажено злобой. Наконец она сказала: — Ты сам спросил меня об этом, и я тебе ответила. — Но ты должна объяснить… — Что именно? — Ты должна объяснить, почему… почему ты меня презираешь. — А вот этого я тебе никогда не скажу… Даже когда буду умирать. Меня поразил ее непривычно решительный тон. Но удивление почти сразу же сменилось яростью, я уже не в силах был рассуждать спокойно. — Скажи, я снова взял ее за руку, но на этот раз отнюдь не ласково. Скажи… за что ты меня презираешь? — Я ведь говорила уже, что никогда этого тебе не скажу. — Скажи, не то я сделаю тебе больно. Вне себя я с силой сжал ее пальцы. Некоторое время она удивленно смотрела на меня, потом стиснула зубы от боли, и на ее лице отразилось то презрение, о котором до сих пор она только говорила. — Перестань, резко сказала она, ты опять хочешь причинить мне боль. Меня ударило это ее «опять», в нем, казалось, таился намек на какие-то мучения, которым я подвергал ее раньше, я почувствовал, что мне не хватает воздуха. — Перестань… Как тебе не стыдно!.. На нас смотрят официанты. — Скажи, за что ты меня презираешь? — Брось дурить, пусти меня. — Скажи, за что ты меня презираешь? — Да пусти же! — 60 —
|