|
– А отец? – Разумеется, спал. Незаметно уйти из дому не составляет никакого труда. – А вернуться? – И вернуться, разумеется… Да в три часа утра его пушкой не разбудишь! – А что было на следующий день, дорогая, когда они узнали?.. – Как и все, они решили, что это самоубийство. Папа поцеловал меня. Накануне он виделся с господином маркизом, и тот ни в чем не сознался. "А все-таки он струхнул!" – сказал папа, и еще он сказал: "С малышом что-нибудь придумаем – у Гале длинная рука". Они хотели с тобой посоветоваться, но я не захотела. – Значит, и ты ни в чем не созналась? – Нет! – И тотчас по совершении своего… деяния… ты скрылась? – Я только сбегала к пруду и вымыла туфли. – Ты что-нибудь взяла с собой, унесла оттуда? – А что бы я могла взять? – Что ты сделала с туфлями? – Сожгла в печи вместе с чулками. – Я видел… я осмотрел труп, – продолжал Гале. – Полное впечатление самоубийства. Выстрел был произведен с такого близкого расстояния! – Да, под самый подбородок, – подтвердила Мушетта. – Я была намного ниже его, а он шел прямо на меня… Он не боялся. – Уби… покойный имел при себе какие-нибудь мелкие предметы… письма? – Письма? – Жермена пренебрежительно пожала плечами. – Какие еще письма? "Весьма правдоподобно", – подумал Гале и удивился, услышав свой собственный голос, произносящий эти слова. – Вот видишь! – торжествующе вскричала Мушетта. – Я-то не сомневалась, что все это чистая правда. Пусть теперь приходит твоя Зеледа, вот увидишь, я буду вести себя, как паинька. "Здравствуйте, Жермена". (Она встала и сделала перед зеркалом реверанс.) – "Здравствуйте, сударыня…" Но врач уже не в силах был сдерживаться. Тиски страха вдруг разжались, и он выпустил на волю ложь, как обложенный псами зверь изливает непроизвольно мочу, когда преследователи оставляют его наконец в покое. – Твой рассудок помешался, – сказал он, испустив долгий вздох. – Как?! – изумилась она. – Ты… – Я не верю ни единому слову. – Можешь не повторять, – проговорила она сквозь зубы. Улыбаясь, он делал успокоительные движения рукой. – Послушай, Филогон, – умоляюще начала она (выражение ее лица менялось еще быстрее, чем звук голоса). – Я лгала тебе, просто храбрилась. Да, я не могу больше ни жить, ни дышать, ни даже видеть свет дня, когда окружила себя такой чудовищной ложью. Ну вот, теперь все! Поклянись, что я сказала все! – Тебе привиделся страшный сон, Мушетта. Она взмолилась вновь: — 41 —
|