|
Вскоре он заговорил со мной, и мы стали выпивать вместе, болтать о том о сем, о войне, смерти, Лондоне, Париже, пиве, музыке, ночных поездах, красоте, танце, тумане, жизни. Кажется, я попытался рассказать ему твою историю. Его спутница ничего не говорила. Время от времени она ему улыбалась; остальное время она обводила взором задымленный бар, цедя свой gin pink, и закуривала одну за другой сигареты с золотым ободком, которые почти тотчас тушила в пепельнице с рекламой виски «Antiquarian». Наверно, я очень быстро потерял чувство места и времени. Все слилось в общий гомон, из которого вырывались какие-то глухие стуки, выкрики, смех, шепот. Затем, вдруг открыв глаза, я понял, что меня поставили на ноги, накинули на плечи пальто и сунули в руку зонт. Паб почти опустел. Хозяин стоял на пороге и курил сигару. Официантка посыпала опилками пол. Женщина надела пушистую меховую шубу, мужчина с помощью официанта влез в огромную накидку с ондатровым воротником. Внезапно он всем корпусом развернулся ко мне и громоподобно заявил: «Жизнь, молодой человек, это распростертая женщина с пышной грудью, широким гладким мягким лоном меж раздвинутых ляжек, изящными руками, округлыми бедрами, которая, прикрыв глаза, всем своим насмешливым, провокационным видом требует от нас самого пылкого рвения». Как я добрался домой, разделся, лег в постель? Совсем не помню. Когда через какое-то время я проснулся, чтобы ехать за тобой, везде горел свет, а в душевой все еще текла вода. Зато у меня осталось четкое воспоминание о той паре и о последних словах, сказанных мне тем мужчиной, и всякий раз, когда я вспоминаю о блеске его глаз в тот момент, я думаю о том, что произошло спустя несколько часов, а еще о кошмаре, в который превратилось наше существование. С тех пор ты выстраивала свою жизнь на ненависти и постоянной иллюзии принесенного в жертву счастья. Всю оставшуюся жизнь ты будешь мне мстить за то, что я помог тебе сделать то, что ты хотела сделать сама и сделала бы в любом случае даже без моей помощи; всю оставшуюся жизнь ты будешь меня винить за ту неудавшуюся любовь, за ту неудавшуюся жизнь, которую напыщенный претенциозный танцор мог безжалостно сгубить ради своей жалкой дешевой славы. Всю оставшуюся жизнь ты будешь ломать передо мной комедию, строя из себя саму невинность, которую терзают угрызения совести и к которой во сне является тот, кого эта невинность подтолкнула к самоубийству; точно так же ты будешь ломать комедию перед собой, играя в образцовой истории роль страдающей жены, супруги, покинутой ветреным высокопоставленным чиновником, безукоризненной матери, безупречно воспитывающей свою дочь, ограждая ее от пагубного влияния отца. Но этого ребенка ты мне дала лишь для того, чтобы иметь возможность еще больше меня винить в том, что я помог тебе умертвить того ребенка, и ты воспитала ее в ненависти ко мне, запретив мне ее видеть, с ней разговаривать, ее любить. — 315 —
|