Вратарь

– Я с матерью сам поговорю. Понимаю – невозможно бросить то, на что уже столько сил пошло. Ты только не подводи меня, учись хорошо.

– О чем речь, батя! – воскликнул я, в полной уверенности, что стоит мне только захотеть, и в школе все сразу же пойдет на лад.

– Отлично! Будем считать, что договорились.

В тот сезон все складывалось удачно, одна радость следовала за другой. Я все еще переживал важную для меня победу «семейного» порядка, как вдруг однажды ко мне забежал Витя Листов и еще с порога закричал:

– Кореш, беги к Фомину, он вызывает тебя. Михальченко заболел.

Я вскочил, словно подброшенный электрическим током. Вызывает Фомин… Михальченко заболел… Это могло означать только одно – меня берут в команду мастеров! Сердце остановилось в груди от радости. Я со всех ног кинулся к тренеру Акиму Евгеньевичу Фомину. Рядом со мной трусил Витька.

Фомин, понятно, моего восторга не разделял. Напротив, он был угрюм и лаконичен.

– Мы уезжаем во Львов и Ужгород. Вратарь Михальченко остается дома. Если у тебя нет никаких особых планов на каникулы, можешь поехать с нами. Одному Близинскому не справиться, всякое ведь может случиться. Поедешь?

Я кивнул.

– Иди и собирайся. Едем завтра.

СРЕДИ МАСТЕРОВ

Трудно передать, какая буря поднялась в моей груди. Мастера берут меня с собой в поездку! Они считают возможным доверить мне свои ворота! Из всех молодых вратарей Одессы я один, оказывается, удовлетворяю тренера Фомина!

Слова этого внутреннего монолога вскипали во мне сами собой. Как обычно в таких случаях, желанное принималось за действительное, и я уже вообразил, что без меня «Пищевик» вообще не может обойтись. Конечно, это не соответствовало действительности.

И все же нельзя было недооценивать решения тренера Фомина. Несколько лет напряженного труда дали, наконец, реальный результат – тот, к которому я так стремился.

Расставшись с Акимом Евгеньевичем, я почувствовал, что мне необходимо побыть одному. Домой идти было еще рано. В вечер перед посвящением меня в настоящие вратари мне хотелось подумать обо всем спокойно. Решил побродить по городу.

Был знойный летний вечер. Приморский бульвар шелестел сотнями ног. Я спустился по старинной лестнице к Луна‑парку, свернул направо и вышел к большому гранитному гроту. Затем побрел дальше. Незаметно для себя очутился на Ланжероне. У самой воды прилег на одну из его отполированных морем плит. Она еще дышала дневным теплом и сильно пахла водорослями.

Под тихий монотонный плеск волн в воспаленном мозгу всплывали, обгоняя одна другую, разрозненные мысли.