|
«Началось вроде с пустяков. О статье в газете, о кинофильме или книге я поговорю с Ней на работе, а дома, чтобы не повторяться, разговор уже не завожу. А иногда забываю, с кем, с женой или с Ней, неделю назад обсуждал какое-то событие, и доказываю жене, что это уже ей известно. Чтобы не попадать впросак, я стал все реже и реже вообще разговаривать с женой. Да и темы разговоров измельчали, обеднели. И еще очень важная сторона дела. Встречаясь с Ней, ища у Нее поддержки и оправдания своего поведения в конфликтах с женой или детьми, я позволял себе недопустимую откровенность. Теперь-то я понимаю, что это было моей главной ошибкой — обсуждать с чужим, пусть и любимым, человеком не только события, происходящие в моей семье, но и давать оценки, характеристики жене и детям. И оценивать их поведение. Это, знаете ли, очень страшно — оценивать каждый шаг. Часто оценки мои и Ее не совпадали — мои всегда были выше. Мне казалось, что так происходит потому, что Она не знает всех деталей, нюансов, потому что я недостаточно точно обрисовал обстановку. И я все больше откровенничал. Иногда мне удавалось убедить Ее, чаще — нет. И это непроизвольно стало отражаться на моем отношении к жене, детям, особенно к дочери. Разумом я понимал, что поступаю несправедливо, но в ответ на какую-нибудь реплику дочери вдруг говорил ей кучу неприятностей, а то и грубостей. Возникло чувство раздвоения личности, приходилось постоянно контролировать каждое свое слово, а это требовало большого напряжения нервной системы. Я стал раздражительным, ухудшились сон, самочувствие. Появилось желание уйти из этого мира. Не настолько оформившееся и сильное, чтобы решиться на самоубийство, но вовсе не пугавшее при мысли о возможной катастрофе на дороге. Я даже с полгода ездил, совершенно не соблюдая мер предосторожности. Слава богу, пронесло, ни в кого и ни во что не врезался. Я почувствовал, что теряю семью. Вероятно, как человек умный и чуткий. Она это поняла тоже. И мы решили расстаться. Трудно ли было? Да, трудно. Я люблю Ее, и за эти годы не привык к Ней в худшем смысле этого слова. Она и сегодня, спустя год после разлуки, волнует меня — достаточно мне лишь вспомнить, представить Ее легкие, скользящие прикосновения. Ее мягкие податливые губы, и я загораюсь, как юноша. Не надоел и я Ей. Но так как нам никто не приказывал, никто не заставлял расстаться, а мы сами об этом договорились, то перенесли разлуку спокойно. Сейчас мы с Ней очень хорошие друзья, раз в неделю разговариваем по телефону. А дома? Я удивился, как многого дома я не видел, не замечал все последние годы. Дома я сейчас, как вернувшийся из многолетнего плавания моряк — по письмам вроде все знакомо, но детали поражают, как узнанные впервые…» — 209 —
|