Политика и Эстетика. Коллективная монография

Стоит ли говорить, что не хаоса – будь то хаос пустоты или столпотворения – ищут в большом современном городе Бодлер и его герой. Хаос исключает роль внутреннего наблюдателя, каковым является фланер.

Бодлер восприимчивее Мериона к тому, что существует за пределами архитектурных форм, каменных объемов и оболочек города, то есть к жизни, заполняющей его пространства, улицы, тротуары. Но площадь стоит особняком в бодлеровском переживании города. Как и у Мериона, у Бодлера трудное отношение к этому городскому топосу.

Кирилл Постоутенко

БАЛЬЗАК – БОДЛЕР – БЕНЬЯМИН: ФЛАНЕР В КАПИТАЛИСТИЧЕСКОМ ГОРОДЕ[488]

Давно замечено, что в необъятном и, вероятно, принципиально незавершимом «долгострое» Вальтера Беньямина «Passagenwerk» структура текста аллегорически отсылает к его теме. Действительно, неохватное разнообразие собранных примеров, с трудом удерживаемых вместе несколькими настойчиво повторяемыми теоретическими положениями, буквально имитирует саму структуру пассажа – нагромождения принципиально не связанных друг с другом, запредельно разнородных и необычных товаров, затянутых в легкий корсет просвечиваемого солнцем, воздушного здания. При этом к настоящему моменту, насколько известно, нет надежного объяснения тому, почему нарративная версия новаторской архитектурной конструкции не унаследовала от описываемого и имитируемого образца легкость и обозримость[489]. В настоящей главе сделана попытка частичной достройки «Passagenwerk» путем продолжения, укрепления и более надежного соединения двух его несущих конструкций: пространственной аллегории «фланерства» (разворачиваемой в значительной степени на текстах Шарля Бодлера) и идеологически насыщенной метафоры «капиталистического универсума» (иллюстрируемой примерами из Оноре де Бальзака). Хотя подобная операция – как мы знаем из истории архитектуры – неизбежно упрощает замысел и лишает руину культурного статуса, она же позволяет, внимательнее приглядевшись к одиноко стоящим опорам и провисшим перекрытиям, предположить, почему завершение «Пассажей» оказалось для Вальтера Беньямина таким трудным делом.

Как и другие последователи франкфуртской школы социологического анализа, Вальтер Беньямин в своем исследовании парижских пассажей опирается на феноменологически отпрепарированную – пусть и с сохранением некоторых элементов диалектики – семиотику и экономическую теорию Карла Маркса и Фридриха Энгельса[490]. Надежды, возлагаемые Вальтером Беньямином на анализ фетишизма у Маркса, велики: именно политэкономия капитализма должна служить априорным базисом для того, чтобы незаинтересованные (в смысле Канта) блуждания фланера по Парижу и храмы нового идолопоклонничества – пассажи и всемирные выставки – оказались накрепко связаны[491]. Но эти надежды не оправдываются. Как ни удивительно, камнем преткновения является вовсе не недостаток материала или слабость теории, а их чрезмерно усердное использование. В тех случаях, когда марксизм в «Passagenwerk» применяется к конкретному материалу, он чаще всего присутствует в тексте в упрощенной, редуцированной и догматизированной форме. Так, настойчивые попытки увидеть товарность во всех проявлениях городской жизни приводят к тому, что текст заполняется деривативами «товарная форма» (социальная семантика аллегории), «прогуливающийся товар» (фланер), «вчувствование в товар» (любовь к проститутке), в то время как «рынок» объявляется то «целью» фланера, то территорией его личностных изменений (которые, соответственно, именуются «флуктуациями товара»).