|
Под утро сны полны чудес; Но как каприз мой изощрен: Диктует, чтоб из снов исчез Растений мир -- нечеток он И, гением своим гордясь, Я из ночных картин впитал Ритмичную хмельную связь -- Каменья, воду и металл; Громады лестниц и аркад, Дворец, где слышен вечный плеск, -- Летящий в золото каскад, Кропящий матовость и блеск; И водопадов ширь текла, Как занавес, как гобелен, Как синь узорного стекла, С отлитых из металла стен; И нет деревьев здесь -- но в ряд Стоят колонны у воды, Где изваяния наяд По-женски смотрятся в пруды. И воды голубые тут, Покинув пирсов пестроту, На миллионы лье текут За край вселенной, за черту; Невиданные камни стен. И волн волшебных полотно -- Льды, ослепленные всем тем, Что было в них отражено. Тут Ганги немо, без забот, Свое бесценное добро Из урн с небесных льют высот В алмазов гулкое нутро. Феерий зодчий, направлял Я течь по прихоти моей Смиренный океанский вал В туннель, на ложе из камней. И даже черный цвет сиял, Как хаос радужный блистал, И славу влаги, как фиал, Огранивал луча кристалл. Но света нет с пустых небес: Ни звезд в ночи, ни солнца днем, Чтоб озарить чреду чудес С их ослепляющим огнем, И новизна средь миражей Повсюду реяла, страшна: Для зренья -- все, а для ушей -- Веков молчанье, тишина. Шарль Бодлер СОН КОЛРИДЖА Лирический фрагмент "Кубла Хана" (пятьдесят с чем-то рифмованных неравносложных строк восхитительного звучания) приснился английскому поэту Сэмюзлу Тейлору Колриджу в один из летних дней 1797 года. Колридж пишет, что он тогда жил уединенно в сельском доме в окрестностях Эксмура; по причине нездоровья ему пришлось принять наркотическое средство; через несколько минут сон одолел его во время чтения того места из Пэрчеса, где речь идет о сооружении дворца Кубла Хана, императора, славу которому на Западе создал Марко Поло. В сне Колриджа случайно прочитанный текст стал разрастаться и умножаться: спящему человеку грезились вереницы зрительных образов и даже попросту слов, их описывающих; через несколько часов он проснулся с убеждением, что сочинил -- или воспринял -- поэму примерно в триста строк. Он помнил их с поразительной четкостью и сумел записать этот фрагмент, который остался в его сочинениях. Нежданный визит прервал работу, а потом он уже не мог припомнить остальное. "С немалым удивлением и досадои, -- рассказывает Колридж, -- я обнаружил, что хотя смутно, но помню общие очертания моего видения, все прочее, кроме восьми или десяти отдельных строк, исчезло, как круги на поверхности реки от брошенного камня, и -- увы! -- восстановить их было невозможно". Суинберн почувствовал, что спасенное от забвения было изумительнейшим образцом музыки английского языка и что человек, способный проанализировать эти стихи (дальше идет метафора, взятая у Джона Китса), мог бы разъять радугу. Все переводы и переложения поэмы, основное достоинство которых музыка, -- пустое занятие, а порой оно может принести вред; посему ограничимся пока тем, что Колриджу во сне была подарена бесспорно блестящая страница. Этот случай, хотя он и необычен, -- не единственный. В психологическом эссе "The World of Dreams"("Мир снов") Хэвлок Эллис приравнял его к случаю со скрипачом и композитором Джузеппе Тартини, которому приснилось, будто Дьявол (его слуга) исполнил на скрипке сонату изумительной красоты; проснувшись, Тартини извлек из своего несовершенного воспоминания " Trillo del Diavolo " ("Дьявольские трели"). Другой классический пример бессознательной работы ума -- случай с Робертом Льюисом Стивенсоном, которому один сон (как сам он сообщил в своей "Chapter on Dreams"("Глава о снах")) подсказал содержание "Олальи", а другой, в 1884 году, -- сюжет "Джекиля и Хайда" . Тартини попытался в бодрствующем состоянии воспроизвести музыку сна; Стивенсон получил во сне сюжеты, то есть общие очертания; более родствен словесному образу, пригрезившемуся Колриджу, сон Кэдмона, о котором сообщает Беда Достопочтенный ("Historia ecclesiastica gentis Anglorum"("Церковная история народа англов"), IV, 24). — 71 —
|