|
Во-вторых, каковы в таких условиях место и судьба искусства, целиком пронизанного внелогическим элементом? Решение вопроса сводится к старой проблеме: почему искусство необходимо человечеству? И останется ли оно нужным в новых условиях? Оказалось, что эти два вопроса органически связаны между собой. Это выясняется, когда в методах, в самом процессе постижения "истины" - от мелкой повседневной до философской идеи существования объективного мира - удается различить сочетание дискурсивного (в идеале формально-логического) мышления с внелогическим, интуитивным синтетическим суждением. Обычно они используются в тесном переплетении и взаимосвязи, что и лежит в основе более мощной системы познания - диалектической логики. Но, в математике и (в меньшей степени) в других точных науках вычленяются значительные части (и периоды развития), в пределах которых можно ограничиться формальной логикой (или в некоторых науках хотя бы более "мягкой" дискурсией; см. гл.3-5). Это провоцирует забвение важности интуитивного элемента, фетишизацию логического мышления и появление надежд на сведение науки к единой дедуктивной системе, надежд, которые при строгом анализе оказываются необоснованными. Что же касается вопроса о том, для чего вообще искусство нужно человечеству, то он в разные времена и у разных авторов находил совершенно различные ответы (см. гл.2). Дошло до того, что Поль Валери самую "бесполезность" искусства принял как оправдание его существования. Для него цель искусства - "Придать излишним для жизни ощущениям своего рода необходимость и полезность". Таковы "основные признаки, определяющие искусство ". "Удовлетворение воскрешает желание", и задача искусства "поддерживать эту жажду до бесконечности". "Построить систему чувственных объектов, которая обладала бы этой особенностью - такова сущность проблемы искусства, таково его необходимое, но далеко еще не достаточное условие" [56]. Это, конечно, крайняя из крайних точек зрения. Но проблемы эстетики вообще обладают одной печальной особенностью: мало есть наук, где расхождение во мнениях было бы так значительно. Как остроумно заметил один автор, "Когда встречаются два эстетика, то возникают три точки зрения" ([57], предисловие). В нашей книге излагалась концепция необходимости искусства, которая, видимо, существенно отлична от других предлагавшихся концепций, и в свете только что сказанного в этом нет ничего удивительного. Разумеется, в эстетике (по крайней мере в нашей литературе) всеобще признано многое, в частности многое из излагавшегося (и не излагавшегося) здесь. Так, признана и принципиальная многофункциональность искусства, и первостепенное значение для него отражения мира как творческого "преображения действительности". Признано, что в эпоху необычайного научно-технического прогресса, как и всегда было в истории человечества, искусство необходимо (о дискуссиях на эту тему см. [58]). Особенно подчеркивается, что в наше время искусство важно для развития тех способностей к творчеству (фантазия, эвристическое мышление), которые необходимы для научно-технической деятельности. Разумеется, признано, что искусство и науку не следует противопоставлять друг другу, как антагонистов, что это дополняющие друг друга подходы к постижению мира. Признано и много других весьма важных положений. Чтобы не быть голословными, приведем несколько ссылок на работы, в которых все это произносится явно (можно было бы добавить еще много других соответствующих сочинений) [59-62]. — 110 —
|