Криминальная психология

Знакомясь с личностью Ш., мы узнаем о ее жизни и харак­тере следующее. Она — уроженка Витебской губернии. Отец ее умер в 1903 или 1904 году, мать—в 1913. Отец пил сильно и умер от какой-то желудочной болезни, мать — от туберкулеза. Роди­тели жили дружно, не ссорились. Всех детей, у них было четверо, старшая — дочь и еще 3 сына. Отец был строг, наказывал детей, но не жестоко, больше тем, что ставил в угол; мать была жен­щина добрая, но очень вспыльчивая. Леонтина до конца сохра­няла очень хорошие отношения с родителями, с которыми про­жила до 17 лет. Семья их была не из бедных, нужды она никакой не знала. Летом они уезжали в небольшое имение матери, а зимой и осенью жили в городе. В школе она не училась, училась кое-чему дома, да потом, когда жила бонной на месте, кое-чему научи­лась от студента, сына хозяев, у которых жила. Она читает и пишет по-русски и по-немецки. У студента она старалась пол­учиться, потому что хотела сдать экзамен на сестру милосердия. Она не прочь почитать романы и иногда даже плачет над чувств. Трогательными романами, но прочитанное помнит плохо и вообще интеллигентностью не отличается. Помнит, что читала Турге­нева, Пушкина, Вербицкую, но что именно — рассказать не может, так как быстро забывает. Но вообще память у нее хорошая и только - прочитанное как-то недолго у нее сохраняется. О дет­стве своем она сохранила хорошие воспоминания; особенно хорошо и приятно ей вспомнить, как приезжала домой на праз­дники и каталась верхом, что она очень любит. Самое тяжелое воспоминание в ней оставила смерть отца, «потому что я поняла, — говорит она, — что придется из дома уехать». Из дома она уехала 17 лет и стала служить бонной. На местах слу­жила по нескольку лет. В 1913 году вышла замуж за фотографа и стала заниматься вместе с мужем фотографией. В 1917 году фотографию пришлось закрыть, по случаю революции. В начале голодного периода она с мужем и двумя детьми, которые умерли в 1918 и 1919 годах, переехала в Орловскую губернию, где ее муж служил по продовольственной части. В 1919 году он умер от тифа. Леонтина осталась одна. Первое время она занималась в деревне фотографией и этим кормилась. В 1920 году поехала в Москву за материалами и осталась здесь. В Москве она все время пробивалась разной работой: наклеивала ярлыки на катушки ниток, ходила стирать белье и т. д. Без хлеба не сидела, голода не знала, но тяжело нередко приходилось. Так как она очень трудолюбива и сильна, то ей удавалось заработать себе на жизнь и даже обзавестись всем нужным для ее одинокого хозяй­ства. Надо заметить, что она очень экономна, скупа, домовита и хозяйственна. У нее есть все свое, и все эти предметы хозяй­ственного обихода она содержит в порядке и очень не любит, когда у нее что-нибудь берут и отдают ей в ненадлежащем виде. Жила она одиноко, любовников у нее не было. В половом отноше­нии она холодна, на легкие связи идти не желала; желает выйти замуж серьезно за подходящего человека и жить с ним семейно «по-хорошему». В 1922 году она случайно познакомилась с Лебе­девой и поселилась у нее; права на отдельную комнату у нее не было и это заставляло ее держаться за сожительство с Лебедевой и терпеливо выносить выходки последней. Лебедеву за «вольное поведение» хозяйка квартиры выселила; сожитель Лебедевой — Ф. — за кражу в то же время попал в тюрьму. Лебедева нашла себе приют в Трехпрудном переулке, куда с ней пересели­лась и Леонтина Ш. Лебедева нередко сбивала Ш. бросить труд­ную поденную работу и заняться проституцией, но та на, это не соглашалась: «нет, лучше буду белье и полы мыть», говорила она. На этой почве у них не раз происходили размолвки. «Она хотела Меня использовать, - говорит Ш.,—и настаивала, чтобы я была про­ституткой». «Дура, ты бы пошла, да за вечер червонцы брала», — говорила она мне. «Ты виднее, чем я, тебе бы только выйти»... «Но мне противно было»,—добавляет она. Когда они жили в одной комнате с Лебедевой, то жизнь была совсем невозможная, так как Лебедева постоянно укоряла Ш., зачем она стирает, катушки для наклейки ярлыков берет и т. д., при чем кричала ей, что лучше бы она занималась проституцией и что все равно ей при­дется кончить этим. А та упорно возражала: — «лучше буду белье и полы мыть, а не это …… »Стирала она и на Лебедеву, «из любезности», так как с той денег было получить невозможно, и оказывала эту любезность, чтобы та меньше кричала; за это ее в квартире даже дразнили, что она прислуга Лебедевой. Нередко, во время ссор с Лебедевой, Ш. подчеркивала свое целомудрие, свою честную жизнь, свою честным трудом заработанную копейку. Этим она очень гордится; здесь ее самолюбие почерпает, по-види­мому, свое главное удовлетворение. А самолюбива она очень. Хотя она скупа и расчетлива, но заявляет, что ее «карманные потери не трогают, а самолюбие очень большое». Особенно ее задевает, если упрекнут в дурном поведении. Интересно отметить, между прочим, что Лебедева давала ей разные неприятные про­звища. «Я такие не скажу никогда», — говорит Ш., — даже пове­дением меня укоряла, тогда, как не имела решительно никакого права». Очень частые ссоры с Лебедевой начались с сентября. Кроме как с ней Ш. никогда ни с кем не дралась, а с ней дралась несколько раз, причем первой, всегда нападала Лебедева. Ш. гораздо сильнее ее, но та «увертливее»; обыкновенно, по ее словам, она схватывала Лебедеву за руки, лишала возможности дальнейшего нападения, некоторое время держала, а потом бро­сала и уходила к себе. Их обыкновенно успевали разнять. Таким образом, у Ш. с Лебедевой давно были тяжелые отношения и в атмосфере постоянных ссор накипала ненависть к ней. Она откровенно говорит, что о покойной нисколько не жалеет, так как ненавидела ее. Эти долго нараставшие ненависть и злоба и прорвались в роковой день 22 марта.