|
Оказывается, недостаточно быть гениальным, надо быть еще и великим тружеником. Попробуйте, например, хотя бы три раза переписать «Ночь перед Рождеством» или... «Мертвые души», и вы убедитесь в этом. Во времена Н.В. Гоголя не было еще пишущей машинки, которую изобрели в середине XIX в. В настоящее время на смену ей пришел компьютер. Возникает вопрос: изменилось ли соотношение между устной и письменной речью с появлением компьютера, Интернета, сотового телефона, видеотелефона, аудиокассет? Как вы думаете? Стоит обсудить этот вопрос, обменяться мнением на уроке. Попробуйте. Один из героев произведений Александра Грина, профессор Грантом, говорит о том, как удивительна, сложна, тонка наша нервная система. Благодаря ей мы различаем фальшивые ноты в разговоре, морщимся от неточного или неверного жеста; мы заражаем своим весельем или подавленным настроением окружающих, угадываем мысли других и поэтому часто слышим и говорим: «Я знал, что вы это скажете», «Это самое я подумал». Мы способны понимать с полуслова или даже при одном взгляде, чего от нас хотят. Мы чувствуем, когда глядят нам в спину, и невольно оборачиваемся. Но все это, по мнению ученого, жалкие и обыденные примеры могущества нашего нервного восприятия. Человек способен на большее. И Грантом спрашивает: Не думаете ли теперь вы, что, быть может, скоро наступит время, когда в этом сплетении, в этом сливающемся скоплении нервной силы исчезнут все условные преграды и средства общения? Что слово станет ненужным, ибо мысль будет познавать мысль молчанием, что чувства определятся в сложнейших формах? Действительно, а что будет дальше? Будут ли меняться формы общения? Наступит ли время, когда не нужны будут ни устная, ни письменная речь? Ведь человек пока использует не все способности, не все возможности, данные ему природой. У А.И. Куприна есть рассказ «Звезда Соломона». Вот что пишет он о своем герое: С тою же чудесной способностью «двойного зрения», с какою Цвет мог видеть рельеф императрицы и год чеканки на золотой монете, зажатой в кулаке Тоффеля, или угадать любую карту из колоды, — так же легко он читал в мыслях каждого человека. Цвету нужно было для этого, пристально и непринужденно вглядевшись в него, вообразить внутри самого себя его жесты, движения, голос, сделать втайне свое лицо как бы его лицом, и тотчас же после какого-то мгновенного, почти необъяснимого душевного усилия,, похожего на стремление перевоплотиться, — перед Цветом раскрываюсь все мысли другого человека, все его явные, потаенные и даже скрываемые от себя желания, все чувства и их оттенки. Это состояние бывало похоже на то, как будто бы Цвет проникал сквозь непроницаемый колпак в самую середину чрезвычайно сложного и тонкого механизма и мог наблюдать незаметную извне, закутанную работу всех его частей: пружин, колес, шестерней, валиков и рычагов. Нет, даже иначе: он сам как бы делался на минуту этим механизмом во всех его подробностях и в то же время оставался самим собою, Цветом, холодно наблюдавшим мастером. — 30 —
|