Внеречевое общение в жизни и в искусстве. Азбука молчания

Обратимся еще раз к замечательному наблюдению М.М.Бахти­на: «...при созерцании человека, находящегося напротив другого, конкретные действительно переживаемые кругозоры не совпадают. Чтобы достичь такого совпадения, необходимо, приняв соответст­вующее положение, свести к минимуму это различие кругозоров... Этот всегда наличный по отношению ко всякому другому человеку избыток видения, знания, обладания обусловлен единственностью и незаместимостью места каждого человека в мире: ведь на этом мес­те в это время в данной совокупности обстоятельств — он единст­венный. Все другие люди — вне его» [2].

Как мы ранее уже упоминали, угол зрения человека (обзор) равен 120°, а конкретное видение — 60°. Это показывает, что объективная картина мира может возникнуть только при совокупности знания об этом мире не менее шести человек, и чем больше людей будет при этом обращено друг к другу, тем лучше.

Таким образом, только тогда внутренняя топонома каждого мо­жет рассчитывать на объективность своей сути, когда вместит в себя опыт других людей. Хоровод — образ объективного познания.

Добыча объективных знаний — проблема, прежде всего, этичес­кая. И действительно, наш век коллективного мышления наконец доказал это. Но и единство чувств в процессе коллективного худо­жественного творчества базируется на этике. Этика — синкретична.

М.М.Бахтин удивительно точно ассоциировал объективность точки зрения с самим зрением, с отражением мира в наших глазах. Вспомним, объектами нашего внимания, а значит и нашей точки зре­ния на них, могут быть и весьма отвлеченные понятия. В зависимо­сти от нашего отношения к этим отвлеченным понятиям мы, помес­тившие их в ту или иную нишу нашего внутреннего пространства, храним их в кладовой нашей эмоциональной памяти как трехмер­ные, т.е. объемные топономы. И если при воспоминании о реальных объектах вполне естественны движения тех или иных мышц, то и в этих случаях тоже. Иными словами, не только наши чувства, но и наши знания проявляют себя, в конечном итоге, в простом сокра­щении мышц.

У носителей философии Гегеля или теории относительности Эйн­штейна эти знания имеют свою «мышечную партитуру», которая, отра­жая процесс приближения к истине, делает его очевидным для других.

Так, внеречевое общение в коллективном кругозоре на уровне микродвижений становится истоком знания, которое затем находит свое бледное отражение в слове.

Объективное знание, вместив в себя знание хоровода и найдя за­тем себе место среди других топоном во внутреннем пространстве каждого, возвращается вовне уже топономическим знаком этого знания. Быть может поэтому некоторые философские направления, утверждая хранение истины в душе и иллюзорность всего, что вне ее, фетишизируют Знак?