[1] В действительности такое объяснение нельзя признать исчерпывающим. Садизм характеризуется направленностью сексуальных и инстинктивных рефлексов на сам акт, но не на объект. Так, конечной целью истязания лошади, ребенка, себя самого, женщины становится не объект издевательства, но процесс, принимающий эротическую окраску; при этом средства не берутся в расчет. Садисту присущ нарциссизм, так как сам акт эмоционально направлен в большей степени на исполнителя, а не на жертву. В целом эта тема все еще остается открытой, и приведенные выше формулировки не претендуют на однозначность, хотя и вписываются в контекст данного исследования. будь его либидо полноценным, он бы не только не стал убивать лошадь, но вообще воздержался от каких бы то ни было насильственных действий. На первый взгляд человек, пристреливший лошадь, представляется нам более гуманным, но неумолимая логика диктует вывод — его поступок следует признать менее цивилизованным и более деструктивным, чем действия извращенца-садиста. Подобное умозаключение становится очевидным, если мы абстрагируемся от лошади и представим на ее месте ребенка. Общество единодушно и, невзирая на обстоятельства, осудит на смерть человека, убившего ребенка. Однако человек, однобокое либидо которого вызвало приступ неконтролируемой агрессивности и, как следствие, — издевательства над ребенком, в худшем случае отправится за решетку или в сумасшедший дом, но уж никак не будет приговорен к высшей мере наказания. С усилением эротической составляющей садизм трансформируется в показное добродушие, так свойственное многим школьным учителям, судьям и другим администраторам, которые уверяют свою жертву в том, что они сами «испытывают еще худшие терзания». При этом суть дела не в наказании. Вероятно, речь идет о маниакальной приверженности правилам и ритуалам, отправляемым во славу и во имя закона, религии или в воспитательных целях. Лживость подобного поведения очевидна для жертвы, но не для мучителя. Деструктивная направленность по отношению к самому себе может иметь частичную или полноценную эротическую окраску. Порой удовольствие от самобичевания, о котором мы поговорим в следующем разделе книги, порождает новый мотив самоуничтожения. Следует помнить, что до определенной степени такая мотивация хоть и не совсем корректна и эффективна, но вполне самодостаточна в смысле снижения силы деструктивных побуждений. Нередко подобный мотив провоцирует всплеск агрессивности. В этом случае самоубийству может помешать лишь ярко выраженная сексуальная направленность. Как только последняя теряет интенсивность своей окраски, неизбежно происходит самоубийство. Именно о таком случае я рассказывал выше (самоубийство банковского клерка-растратчика). В ряде других случаев воля к жизни помогает преодолеть разрушительные тенденции, и природная агрессивность несколько сглаживается. Например, один из моих знакомых настолько возненавидел собственного брата, что был готов его убить; однако он обуздал свою агрессивность не столько из-за страха перед законом, сколько из сострадания к чувствам матери. Более того, он ощутил перед ней моральную ответственность за брата. Мучимый угрызениями совести, он предпринял несколько попыток к самоубийству, по счастью — неудачных. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он стал водить автомобиль с нарочитой небрежностью, которая неизбежно должна была привести к трагическому финалу. Однако, если не считать нескольких серьезных аварий, ему «повезло» — он остался в живых. Затем он вбил себе в голову идею о том, что должен умереть от смертельного недуга, и потратил немало усилий, чтобы заболеть сифилисом. В этом намерении он преуспел лишь частично, «подцепив» банальную гонорею, от лечения которой категорически отказался. — 20 —
|