|
Российским же психотерапевтам по-прежнему суждено мучительно объясняться по поводу предмета и задач своей работы, сетовать на отсутствие четких профессиональных стандартов и непросвещенность клиентов, для которых и сегодня что не “иголки”, то “гипноз”. К тому же наша непростая профессиональная жизнь развивается в аристотелевском “единстве места, времени и действия” и определяется отнюдь не одними тенденциями мирового процесса... Новизна и острота ощущений гарантированы нам настолько, что любимый витакеровский тезис “бытие есть становление” не кажется таким уж парадоксальным. И даже самым матерым и активным из нас не грозит прижизненное зачисление в классики – по крайней мере, так кажется сегодня. Так что войлочными тапками при посещении музея другой психотерапии нас, пожалуй, не испугать. Может быть, эта книга – отличный повод оценить уникальность момента нашей профессиональной жизни, когда мы существуем и работаем в каком-то переходном пространстве между наивностью и искушенностью, творческой отсебятиной и заучиванием назубок классических текстов, нарушением правил от полного незнакомства с ними и созданием собственных. Закончив эту книгу, перечитайте “Полночные размышления семейного терапевта”. Великолепный стереоскопический эффект. * * * В “переходном пространстве” нашего профессионального пути случается встретиться с самобытным автором, который невольно говорит больше и о большем, чем намеревался. Не только о своем подходе, но и о том самом контексте “переходного пространства”, в котором пытаемся работать и писать мы все. И поневоле задумаешься: каковы же “предлагаемые обстоятельства”? И уж не выдумали ли мы скорое воссоединение с “мировой традицией”, не слишком ли исполнились “потушлагбаумных надежд”? ЖИЗНЬ НАЛАЖИВАЕТСЯ[*] Клиентка: Что-то у меня кожа на голове побаливает, может какой-то другой уход нужен? Мастер: Ничего тут не поделаешь: невралгия от жизни. Разговор в парикмахерской Все первые книги, рассказывающие о своем, об авторском, неуловимо похожи друг на друга. Все мы, впервые объясняясь с неведомым нам читателем, впадаем то в пафос, то в самоиронию, то еще во что-нибудь. Всех одолевают сомнения: а не велосипед ли мы изобрели? Пополам с гордостью: но ведь ездит! Нетвердо зная, для кого пишем, мы на всякий случай смешиваем языки: академический с разговорным, рабочий жаргон своего “цеха” – с лихим публицистическим... А то и вовсе начинаем в наивной отваге сражаться с оппонентом, который нас и знать не знает... — 109 —
|