Трансцендентальная функция

Поэтому, с древности и вплоть до не таких уж далеких времен шли разговоры о том, что "власти от Бога уста­новлены" (Римлянам 13:1). В наше время эта концепция устарела. Церкви защищают традиционные и кол­лективные убеждения, которые для многих из их сто­ронников строятся уже не на их собственных внутренних ощущениях, а на бездумной вере, которая печально известна тем, что исчезает, как только над ней начинают задумываться. В этом случае содержание веры приходит в столкновение со знанием, и зачастую оказывается, что иррациональность первой не может устоять перед натиском рациональности второго. Вера не является адек­ватным заменителем внутреннего ощущения, и там, где оно отсутствует, даже сильная вера, возникшая чудесным образом, словно божья благодать, таким же чудесным способом может и исчезнуть. Люди называют веру истинным религиозным ощущением, но они не перестают считать, что, на самом деле, оно является вторичным феноменом, возникающим из чего-то, что случилось с нами раньше и вселило в нас доверие и верность. Это ощущение обладает определенным содержимым, которое может быть истолковано категориями той или иной организованной религии. Однако, чем активнее идет этот процесс, тем больше вероятность конфликта со знанием, в котором нет никакого смысла. Итак, организованные религии находятся на устаревших позициях; они полны впечатляющих мифологических символов, которые, если воспринимать их буквально, приходят в невыносимый, конфликт со знанием. Но если, например, утверждение о том, что Христос восстал из мертвых, понимать не бук­вально, а символически, тогда оно может быть объектом для различных толкований, которые не будут вступать в конфликт со знанием и не исказят смысл самого утверж­дения. Возражение, что символическое понимание этого утверждения кладет конец христианской вере в бес­смертие, по самой своей сути убого, потому что задолго до пришествия христианства человечество верило в жизнь после смерти и, стало быть, ему не была нужна никакая гарантия бессмертия в форме праздника Пасхи. Опасность того, что слишком буквальное понимание мифологии в той форме, в какой ее преподносит Церковь, неожиданно приведет к ее полному отрицанию, в наше время велика, как никогда. Не пора ли начать понимать христианскую мифологию символически, чтобы предотвратить ее полное уничтожение?

Пока еще слишком рано говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между Государственной религией Марксистов и Государ­ственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Civitas Dei (* Божье Государство (лат.) - Прим. ред.) может быть представлено челове­ком, печально напоминает "божественность" Государст­ва, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета Церкви ("цель оправдывает средст­ва"), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь и Марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым ограничивая свободу человека, одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, а другое - в отношениях с Государством, вырывая, тем самым, могилу индивидуальности. Хрупкому сущест­вованию этого - насколько нам известно - уникального носителя жизни угрожают с обеих сторон, несмотря на соответствующие обещания грядущих духовной и мате­риальной идиллии. И сколько из нас сумеет устоять перед мудростью пословицы "лучше синица в руках, чем журавль в небе"? Кроме того, Запад лелеет то же самое "научное" и рационалистическое мировоззрение, с его склонностью к статистической уравниловке и материа­листическим целям, что и господствующая в странах Восточного блока религия Государства, о чем я уже говорил выше.