|
«Содержанием предложения является (лексический, материальный) смысл суммы составляющих его слов и словосочетаний наряду с логико–синтаксическими значениями отношений между ними, то есть все получившие в предложении языковое воплощение семантические компоненты сознания, отдельные представления, их связи, положения дел, ситуации, воображаемые или желаемые» (ор. cit., S. 100). Франц Брентано отметил бы, что этот признак характеризует установку предложений, выражающих суждение. Вместо этого тезиса Рис избрал более общее условие — «отношение к действительности», и это имеет веские причины. Ведь согласно традиционной концепции, выделяются вопросительные, восклицательные и другие эмотивные предложения (в терминологии Марти), отражающие различные позиции говорящего. В наши намерения не входит повторение или развитие положений, изложенных нами в статье 1919 г. Пусть возьмет слово лингвист Зоннек и продолжит дискуссию. Поклонник Гуссерля получит возможность глубже осмыслить характер актов, о которых идет речь. Остается констатировать, что в целом формулировка Риса подтверждает мудрость хорошего лингвиста: quod non est in actis, non est in mundo[276]. Под актами подразумевается информация, извлекаемая наблюдателем–лингвистом из контекстуально изолированного предложения. Этот наблюдатель не должен быть детективом за пределами исследуемой «речевой единицы»; ему также не нужно оперировать ситуационными признаками полного предложения Риса там, где они есть, и жалеть об их отсутствии там, где их нет. Тот факт, что подобная сдержанность по меньшей мере принципиально возможна и эффективна в научном отношении, принадлежит к числу молчаливых предпосылок не только теории Риса, но и любой другой теории предложения, опирающейся на то, что действительно формируется в предложении и выражается языковыми средствами. И мы снова оказываемся в квадрате W схемы четырех полей. Второй признак Риса наиболее примечателен. Автор комментирует: «Речь — это язык в живом воплощении, в каждом его практическом употреблении в качестве коммуникативного средства социального общения, будь это простое сообщение о процессах нашей внутренней жизни, тихое или громкое, монологическое или диалогическое, устное или письменное, относящееся к прошлому или настоящему» (Riеs. Ор. cit., S.99f.). Живое, несомненно, характеризует живое существо, предметы, находящиеся в его распоряжении, продукты его жизнедеятельности, например написанное им письмо; что же представляет собой «речевая единица» Риса, когда выражение жизни этого существа воплощается в языковых формах? Признает ли Рис нашу точку зрения по этому поводу, мне трудно определить однозначно на основании его книги. Однако во всех этих вещах есть объективная последовательность, более могучая и важная, чем эксплицитное согласие. — 300 —
|