Становление личности

Две линии моей учебы постепенно вылились в важное убеждение. Для эффек­тивной работы в социальной сфере человек нуждается в здоровой концепции челове­ческой личности. В основе практической деятельности должна лежать хорошая теория. Позднее это убеждение было ясно выражено в моей докторской диссертации, кото­рая называлась «Экспериментальное изучение черт личности в контексте проблемы социального диагноза». Это, конечно, была одна из первых формулировок загадки того, как должна писаться психологическая история жизни.

После окончания учебы у меня не было ясного представления, что делать. Смутно я чувствовал, что руководство социальной службой для меня было бы пред­почтительней преподавания. Но появилась возможность попробовать себя в препо­давании. В течение года я преподавал английский и социологию в колледже Роберта в Константинополе в последние месяцы правления султана (1919—1920). Я получил большое удовольствие от этого года, от свободы, новизны и ощущения успеха. Ког­да по телеграфу мне предложили аспирантскую стипендию в Гарварде, я уже пони­мал, что преподавание — неплохая карьера для меня, и принял предложение. В кол­ледже Роберта у меня завязалась продлившаяся всю жизнь дружба с семьей декана Брэдли Уотсона, позже ставшего профессором драматической литературы в Дарт­муте и крестным отцом моего сына, и с Эдвином Пауэрсом, впоследствии — заме­стителем инспектора по исправительным учреждениям штата Массачусетс.

По дороге из Константинополя в Кембридж произошло событие особой важ­ности, моя единственная встреча с Зигмундом Фрейдом. Я рассказывал эту историю много раз, но ее стоит повторить, ибо она имела характер травматичного для моего развития эпизода. Мой брат Фэйетт в это время находился в Вене в составе торгового представительства США. Это было в период деятельности Гувера, связанной со смяг­чением международных отношений. Брат предложил мне остановиться у него.

С нахальством двадцатидвухлетнего неоперившегося юнца я написал Фрейду, заявляя о своем пребывании в Вене и подразумевая, что, несомненно, он был бы рад познакомиться со мной. Я получил очень добрый ответ, написанный им соб­ственноручно, приглашающий меня к нему в офис в определенное время. Вскоре я вошел в знаменитую комнату, обитую красным джутом, с рисунками сновидений на стене. Фрейд пригласил меня в свой кабинет. Он не заговорил со мной, а сел в мол­чаливом ожидании изложения цели визита. Я не был готов к этому, и мне пришлось быстро соображать, чтобы найти подходящий первый шаг в разговоре. Я рассказал ему случай в трамвае по дороге к нему в офис. Маленький мальчик лет четырех де­монстрировал явную фобию грязи. Он повторял своей матери. «Я не хочу сидеть там... не позволяй этому грязному дяде сидеть за мной». Для него все было schmutzig*. Его мать — сильно накрахмаленная Hausfrau** — выглядела столь доминирующей и ре­шительной, что я подумал об очевидности причины и результата.