|
Сам ученый часто не осознает мотивов, определивших его выбор. Что побудило, например, И. П. Павлова, прославившегося изучением главных пищеварительных желез, которое принесло ему Нобелевскую премию, оставить эту область физиологии и заняться проблемой поведения? Он сам связывал этот переход с испытанным в юности влиянием сеченовских "Рефлексов головного мозга". Осознавал ли он, однако, мотивационную силу сеченовских идей на рубеже XX столетия, в те годы, когда в его научных интересах и занятиях совершился крутой перелом, т. е. когда он приступал к разработке учения об условных рефлексах? Есть основания ответить на этот вопрос отрицательно. Так, выступая в 1907 г. в Обществе русских врачей на заседании, посвященном памяти Сеченова, Павлов указал в числе заслуг последнего открытие центрального торможения и инертности нервного процесса, но даже не упомянул о распространении принципа рефлекса на головной мозг и его психические функции (Павлов, 1951). А ведь к тому времени уже сложилась и широко применялась основная схема Павлова. Итак, исследование условных рефлексов шло полным ходом, а у Павлова и мысли не было о том, что Сеченов дал толчок этому новому направлению. Идеи "Рефлексов головного мозга" мотивировали деятельность Павлова, произвели коренной сдвиг в его интересах, обусловили его переход в совершенно новую область, но он сам в течение многих лет этого не осознавал. В области творчества, так же как и в других сферах человеческой жизни, мотивы имеют свою объективную динамику, которая несравненно сложнее того, что отражается в самоотчете субъекта. Наука имеет свою собственную логику развития, вне которой не могут быть объяснены не только те интеллектуальные преобразования, которые совершаются в голове ученого, но и сдвиги в мотивах его деятельности. Между зарождением идеи и приобретением ею мотивационной силы (т.е. превращением ее в побудительное начало исследования) могут лежать десятилетия. Так было, в частности, и с восприятием Павловым сеченовской рефлекторной концепции. 204 Какова бы ни была мотивация, побуждающая (иногда с огромной страстью) защищать излюбленные, но бесперспективные идеи, она в конечном счете оказывается внешней, ибо бесперспективность означает неспособность мысли продвигаться в предметном содержании, добывать новые знания, ассимилируемые системой науки. Но тогда становится очевидным, что энергия, затрачиваемая на поддержку уже не способной работать мысли, должна черпаться не из общения с предметом, а из других источников - стремления сохранить свою позицию, авторитет и т. п. А это, конечно, - мотивация внешняя. Внутренняя мотивация зарождается в контексте взаимодействия между запросами логики развития науки и готовностью субъекта их реализовать. — 171 —
|