|
интеллектуальная. М. К. Мамардашвили характеризовал порожденные воображением и мыслью образы как «интеллигибельную материю», как «понимательные вещи». С их помощью возможна борьба за представимость целого, за наглядность мыслимого, возможно построение внутреннего образа структуры. Очевидно, эти свойства образного, визуального мышления, являющегося значительно более субъективным, чем оперирование словами и символами, послужили психологическим основанием того, что наука уходит от позиции внешнего беспристрастного наблюдателя картины мира, включает в эту картину «наблюдательную деятельность», например ученого-экспериментатора. Это уже не внешняя эмоциональность, не субъективистские «кунштюки», а объективная пристрастность и страстность ученого. Ученого, преследующего не внешние цели бездумного научно-технического прогресса, не подверженного технократическим установкам прожективной эпохи, руководствующегося не сиюминутными целями, но исторически непреходящими, вечными ценностями и смыслами. Говоря об этом, мы имеем в виду вовсе не теологические ценности (хотя в этом, слава Богу, уже нет ничего постыдного), а ценности, порожденные самим культурным ученым (педагогом), стремящимся к цельному видению мира. А целое, по словам Андрея Белого, улавливается жизненной чуткостью. Для понимания визуального мышления, как и для понимания развития мышления в целом, полезно рассматривать наиболее общие свойства зрительных образов. Многие годы теория и практика развивающего обучения пренебрегала чувственным восприятием, в том числе и миром образов. Видимо, это объясняется реакцией на главный сформулированный Дж. Локком исходный тезис эмпиризма: «Нет ничего в разуме, чего прежде не было бы в чувствах». Наличие в разуме сверхчувственного — не основание для пренебрежения чувственностью. Еще Лейбниц принял тезис Локка с характерной оговоркой: «кроме самого разума». В. В. Давыдов приводил вполне справедливые доводы по поводу того, что чувственное и рациональное — не две ступени познания, а два момента, пронизывающие его во всех видах и формах. Но одно дело аргументация, а другое — практика, для которой важно понимание механизма взаимопроникновения чувственного и рационального. Без этого трудно понять и приводившиеся выше метафоры: «разумный глаз», «бессознательные умозаключения», «органы чувств — теоретики» и т. д. Общий ответ на этот вопрос содержится в идее Л. С. Выготского об интеллектуализации психических функций, в том числе, разумеется, и — 165 —
|