Наконец, две мировые войны, в которых участвовала Америка, а особенно вторая мировая война, на первый взгляд, в наибольшей степени подвергают сомнению мою теорию внутренней групповой фантазии как источника войн и революций. Обе войны кажутся «хорошими» крестовыми походами Америки во имя спасения европейской свободы, и наше эмоциональное участие в этом образе столь велико, что в настоящей работе я не хотел бы даже вскользь затрагивать вопрос о групповой фантазии как причине вступления Америки в эти войны. (Как раз этой задачей и занимается в настоящее время мой коллега Дэвид Бэйсел в своих психоисторических исследованиях истоков второй мировой войны.) Цель данной главы - лишь показать, что теория применима к большинству американских войн, но ее применимость ко всем войнам остается non Liquet (вопрос неясен - лат.), пока не будут проведены дальнейшие исследования. В таблице 1 есть еще одна часть, заслуживающая упоминания в рамках данного очерка об исторических групповых фантазиях. В первой колонке приводятся «Основные групповые фантазии» каждого периода американской истории. Термины, дающиеся под этим заголовком, объясняются далее, в таблице 2. Развернутое обсуждение этих обширных исторических категорий я хотел бы опять-таки перенести в свою будущую книгу «Психоистория Запада», однако считаю нужным обрисовать основные пути формирования групповых фантазий в каждый исторический период. В античности детоубийственный стиль воспитания давал шизоидную личность, использовавшую примитивное расщепление и массивную проекцию на богов, привидения и магические предметы. Когда такие люди формировали группы, их фантазии строились на системе магии родства, которая постоянно защищала от инфантицидных воспоминаний посредством самых разных жертвенных ритуалов, когда воспоминания снова и снова проигрывались и уничтожались в ходе символического жертвоприношения и рождения заново. Результатом оставляющего стиля воспитания детей, с античности до позднего средневековья, был психокласс с типом личности, который я называю аутичным, - он примерно соответствует «пограничной» личности в терминологии современных психоаналитиков и отличается чувством одиночества, легкостью перехода в психотические состояния и выхода из них, сознанием незначительности своего влияния на действительность, эмоциональной вязкостью, беспомощностью при отсутствии авторитета, неспособностью контролировать свои импульсы, а кроме того, нарциссической манией величия и сверхидеализацией. Поскольку средневековая личность уже в меньшей степени использует примитивное расщепление и проекцию, она не является главным образом магической, а свои исторические групповые фантазии строит на феодально-иерархической, а не родовой структуре. Феодальные узы - или другие личные узы там, где феодальная система была формально менее развита, - позволяли закрепиться и тем самым избавится от чувства брошенности в детстве, а большинство ритуалов церкви и государства вращаются прежде всего вокруг фантазий слияния с группой членства - феодальной или монашеской. В эпоху Возрождения, при амбивалентном стиле воспитания, забота о ребенке была достаточно последовательной, чтобы избавить подрастающего ребенка от резкого разделения матери на идеализированную (Мария) и греховную (Ева) части. Благодаря этому люди впервые смогли почувствовать настоящую вину по отношению к матери как к целому (открытая Кляйн депрессивная позиции; протестантизм, положивший конец культу Девы Марии). Так появилась депрессивная личность, которая впервые в истории интернализовала конфликты в своей личной жизни, подавляя их, а не проецируя, и первыми людьми нового времени стали пуритане. — 173 —
|