|
Этот паттерн явной невинности и скрытой власти можно видеть в сновидении Оливера о волке в заячьей шкуре (упомянутом в Главе 2), которое, видимо, в точности отражало игру, в которую он играл, пряча свою власть — на деле, свою жестокость — под заячьей шкурой. В середине анализа возникло немалое количество разговоров об убийстве. Он хотел бы убить своего отца; скосить всех, кто был в метро, из автомата; во сне он видел людей, приходивших ко мне в офис и стрелявших в меня. Смакуя, он описывал садистское наслаждение, которое он испытывал в детстве, поджигая кузнечиков и муравьев и глядя, как они корчатся в огне. Когда он говорил о своем отце и брате, это звучало так, словно он был современным Ганнибалом, возглашающим, что он никогда не забудет их жестокость и клянется отомстить за себя. Его ассоциации в течение часа были: "Мой пенис маленький… Я все время оказываюсь ниже других [затем он осозна ет, что что уже не так]… насилие… припадки… Теперь я уже не хилый… овладеть городом… жизнь стала вдруг важна". Во время прокатившейся по всей стране волны студенческих протестов в мае 1970 после вторжения в Камбоджу и стрельбы в Кенте, Оливер участвовал в спои тайных акциях протеста и маршах в Нью-Йорке, в частности, на Уолл-Стрит. В это время он проходил психоанализ, и его слова имели характер откровения, исходившего из его закрытости по отношению к собственным бессознательным феноменам. Вот цитаты из терапевтический сессии, проходившей в это время: У меня было спонтанное чувство, что я был захвачен чем-то, превышавшим все, что человек может желать достичь… Дела, как всегда, вылетели в трубу… Ты забываешь свои телесные нужды и заботы… Ты про водишь все через группу… Было восхитительно видеть группу и быть ее частью и я был ее частью… Ясно, что он был охвачен переживанием восторга или того, что я в следующей главе называю "экстазом". Он растворен в своей группе и испытывает освобождение от индивидуальной моральной ответственности, которое это ему дает. Это не мешает — что странно, ибо ответственность так для него тяжела сильному чувству ответственности за свою группу. После нападения "железных касок" на протестующих студентов, во время которой он был в двух кварталах от места, где происходила схватка, он жаловался: О, черт побери, я видел, как это начиналось, я видел железные каски, ждущие ниже по улице, возможно я кричал им: "Убирайтесь отсюда на другую улицу", — но я ничего не соображал. Провались все это пропадом! — 81 —
|