Сила и невинность

Однажды, когда не пришла няня, она привела с собой сына ко мне в кабинет. Это двухлетний мальчик немедленно начал заправлять терапией, говоря матери сесть "там; нет, здесь; нет, вот на тот, другой стул", что она покорно выполняла. Время от времени он давал указания также и мне. В течение этого приема я постоянно слышал от Мерседес: "Он очень интеллигентен в детском саду", "Он особенный", "Как мы счастливы иметь такого превосходного ребенка" и т. д. и т. п. Несмотря на то, что эти комментарии были в целом верны, они указывали на ее подчиненность ребенку, являвшуюся в действительности частью ее исходной проблемы.

Опасным моментом было не то, что она захваливала ребенка (это делает каждый гордый родитель) — Мерседес имела достаточно на то оснований. Но у нее это становилось замещением принятия себя как личности: она давала власть ребенку, тем самым уходя от необходимости взять эту власть на себя. В ее снах, имевших место в этот период терапии, она и ее сын были одним и тем же лицом. Она смотрела на себя как на прислугу сына (за которую ее ошибочно принимали некоторые другие матери, когда она приходила забирать сына из детского сада). Она не любила этого выражения, но я намеренно употреблял его, чтобы столкнуть ее с этим. Я указывал на то, что жизнь посредством сына была для нее удобным способом избегания собственных проблем, и что его это сделает в будущем первоочередным кандидатом на больничную койку.

Она слушала это примерно так же, как раньше слушала мою критику в адрес матери. Это выглядело так, как будто она признавала, что я говорил правду, но это было для нее лишено реальности. Казалось, Мерседес был нужен какой-то опыт.

Этот опыт пришел, когда она отправилась к дантисту. Она согласилась на анестезию, однако, вопреки ожиданиям, под газом она почувствовала себя ужасно. Ей казалось, что она умирает. Чувствуя дыхание смерти, она повторяла про себя: "Смерть для жизни, жизнь для умирания". Она лежала и молча плакала. Главное, она не в силах была рассказать дантисту об этом ужасном переживании, пока оно длилось. Она не могла протестовать, но попросту должна была терпеть судьбу и делать то, чего ожидали от нее люди, распоряжавшиеся в этой ситуации. Когда Мерседес, в конце концов, освободилась от действия газа и рассказала об этом дантисту, он был удивлен тем, что она ничего не сказала до этого.

В течение нескольких дней после случившегося этот опыт тревожил ее, наполняя грустью и печалью. Спустя два дня на приеме у меня она все еще плакала.