Сила и невинность

И становится понятно, что истинной проблемой является не сила и невинность, а бессилие, оборачивающееся насилием, и невыносимая вина, требующая для своего оправдания Сфинкса за городскими воротами. В этом коренятся и разнообразнейшие (часто весьма творческие) усилия по созданию «образа врага», и всевозможные проявления ксенофобии, и возложения па другие группы (классы, страны, нации и др.) ответственности за все плохое… У нас недостает силы принять на себя ответственность и утверждать себя, осознавая истоки и хорошего, и плохого внутри себя. В этом и главный фокус жарких дискуссий 1980-х годов между Мэем и Карлом Роджерсом, который считал, что природа человека добра, а все плохое приходит извне. Мэй возражал: общество создано человеком, и если зло приходит оттуда, то как оно там возникло, если в природе человека его нет? Если мы считаем человека действительно свободным, говорил он, то никто не может гарантировать, что при свободном выборе он выберет добро, а не зло; если же человек обязан выбирать добро, то он не свободен. Сфинкс — в нас, и нет иного пути к добру, чем осознание и преодоление зла в самих себе.

Одиннадцатую главу Мэй посвящает бунтарю — его взаимоотношениям с обществом, его необходимости для эволюции общества, его силе и его слабости. И, наконец, завершает свою книгу он наброском новой этики, к которой мы должны прийти, осознав роль силы в нашей жизни и место Сфинкса в нас. «Жизнь есть единство добра и зла; не существует такой вещи, как чистое добро; и если бы зло было невозможно, не было бы и добра. Жизнь состоит в достижении добра не в стороне от зла, а вопреки ему».

Д.А.Леонтьев, доктор психологических наук

ПРЕДИСЛОВИЕ

Посвящается Ингрид

В молодости я чрезвычайно высоко ценил невинность. Сила не привлекала меня, ни в теории, ни на практике, и я питал отвращение к любому насилию. В возрасте тридцати с небольшим лет меня подкосил туберкулез, против которого в то время не было лекарств. Полтора года я не знал, что мне суждено: жить или умереть. Я как мог следовал указаниям врачей, что, как мне тогда казалось, означало полностью принять предписанный мне полный покой и предоставить дело лечения другим. Я мог только лежать в постели, следя за бликами света па потолке, и ждать очередного ежемесячного рентгеновского обследования, которое покажет, увеличились или уменьшились полости в моих легких.

И вдруг, к великому моему смятению, моральному и интеллектуальному, я понял, что бациллы пользовались моей невинностью. Из-за нее моя беспомощность оборачивалась пассивностью, которая буквально провоцировала микробов на насильственное вторжение в мой организм. Я увидел также, что главной причиной, по которой я подхватил туберкулез, было отчаяние и чувство обреченности. Свойственный мне тогда недостаток самопринятия и самоутверждения, находивший удобную рационализацию в форме невинности, мог вести меня только в одном направлении. В невинном облике окружавших меня пациентов санатория я смог разглядеть, что пассивное принятие своей беспомощности перед лицом болезни означало смерть.