Сила и невинность

Суть этих ошибок, опять же, проявляется в свойственном Райху отрицании силы. Это слово он употребляет часто, но практически каждый раз в негативном смысле это сила корпоративного государства, сила военных; тоталитаризм он определяет как силу в чистом виде. "Доброй" силы не существует, она неизбежно развращает. Райх в конце концов доходит до такого энтузиазма в своем обличении силы, что пишет: "Зло заключается не в злоупотреблении силой — само существование силы является злом". Мы снова видим параллель между невинностью и отрицанием силы. А поскольку ее выразителем является сорокачетырехлетний профессор права, мы вынуждены заключить, что имеем здесь дело с псевдоневинностыо.

Невинность сегодня заключается в надежде, что "нет больше врагов", что мы можем прийти к новому Эдему, сообществу, избавившемуся от нужды, вины и страха. Но это также подразумевает избавление от ответственности, возврат к положению, предшествовавшему зарождению сознания, ибо вина есть лишь другая сторона нравственного сознания, которое мы "вкусили со древа познания". Мы доблестно стараемся убедить себя, что стоит лишь найти "ключ", и мы сможем создать общество, в котором нищета, вина и страх станут уделом благополучно забытого прошлого.

Благополучно забытого и неизвестного — вот где лежит нынешнее отсутствие интереса к истории, нежелание ее изучать. Чтобы сохранить подобный образ невинности, необходимо отстраниться от истории. Ибо история представляет собой, среди прочего, летопись грехов и злодеяний человека, войн и борьбы за власть, множества иных проявлений давнего стремления человека к расширению и углублению сознания. Поэтому столь многие из нового поколения отворачиваются от истории как от чего-то неважного; она им неинтересна и чужда, они заявляют, что пришли играть в совсем другую игру с совсем новыми правилами. И при этом они совершенно не дают себе отчета в том, что в этом есть высшее проявление гордыни.

Подобная невинность таит в себе особый соблазн для американцев, поскольку у нас нет давней истории. У нас чрезвычайно слабо развито чувство святости места, корней, родины. Де Токвиль в своей книге "Демократия в Америке" отмечает: "В Соединенных Штатах человек строит дом, чтобы провести там свою старость, но вдруг продает его, едва подведя под крышу… Он обосновывается на новом месте, но вскоре съезжает и оттуда, следуя за своими переменчивыми желаниями… Он проедет полторы тысячи миль, лишь бы стряхнуть с себя счастье". В отличие от этого, европейцы тысячелетиями живут в одном и том же городе, сами стены которого повествуют о многовековой борьбе, в которой они обрели свои убеждения и свою культуру.