|
Мне совершенно ясно, что научные методы (в широком их понимании) являются единственным способом удостовериться, что мы действительно обрели истину. Но при этом очень легко стать жертвой недоразумения и впасть в про- или анти-научную дихотомию. Я уже писал об этом (97, гл. 1, 2, 3). Я критиковал сложившийся в XIX веке ортодоксальный научный подход и намерен продолжать в том же духе, расширяя рамки науки, чтобы сделать ее более способной к решению задач новой, личностной, эмпирической психологии (104). Наука, как ее обычно понимают ортодоксы, совершенно непригодна для решения этих задач. Но я уверен, что ей не нужно ограничиваться ортодоксальным подходом. Ей не нужно отрекаться от проблем любви, творчества, ценностей, красоты, воображения, нравственности и "радостей земных", оставляя их "не ученым" – поэтам, пророкам, священникам, драматургам, художникам или дипломатам. Любого из этих людей может посетить чудесное озарение, любой из них может задать вопрос, который следует задать, высказать смелую гипотезу и даже в большинстве случаев оказаться правым. Но сколь бы он ни был убежден в этом, ему вряд ли удастся передать свою уверенность всему человечеству. Он может убедить только тех, кто уже согласен с ним, и еще немногих. Наука – это единственный способ заставить нас проглотить неугодную истину. Только наука может преодолеть субъективные различия в нашем видении и в убеждениях. Только наука может питать прогресс. Однако факт остается фактом: она действительно зашла в своеобразный тупик и (в некоторых своих формах) может представлять угрозу для человечества или, по крайней мере, угрозу самым возвышенным и благородным качествам и устремлениям человечества. Многие восприимчивые люди, особенно люди искусства, опасаются угнетающего воздействия науки, ее стремления разделять, а не соединять вещи, то есть – разрушать, а не создавать. Я считаю, что это вовсе не обязательно. От науки, если она хочет помочь положительному самоосуществлению человека, требуется только одно – она должна расширить и углубить концепцию природы этого самоосуществления, его целей и методов. Я надеюсь, что читатель не посчитает такое кредо противоречащим довольно литературному и философскому тону этой и предыдущей моей книги. В любом случае, я не вижу здесь противоречия. Набросать общие контуры общей теории можно только таким образом, по крайней мере, в настоящий момент. Тон этой книги отчасти объясняется и тем, что большинство глав – это переработанные лекции. Эта книга, как и предыдущая, полна утверждений, основанных на "пилотажных' исследованиях, отрывочных сведениях, личных наблюдениях, теоретической дедукции и чистой интуиции. Они, в общих чертах, сформулированы, так что есть возможность доказывать их истинность или ошибочность. То есть они являются гипотезами, значит дают пищу для дискуссии, а не для безоговорочной веры. Кроме того, они весьма актуальны, стало быть, их истинность или ошибочность имеют большое значение для других областей психологии. Это действительно важные вопросы. Они должны стать поводом для исследования, и я надеюсь, что так оно и будет. Поэтому я отношу эту книгу к области науки или научного предвидения и не считаю ее проповедью, литературным произведением или образчиком личной философии. — 8 —
|