|
Депрессии представляют собой аномальные аффективные состояния прежде всего с формальной точки зрения: они (негативные эмоции) овладевают человеком, а не он испытывает их (владеет ими). В депрессивном состоянии рушатся все механизмы контроля эмоций, в депрессивное состояние "впадают", не чувствуя себя хоть в какой-то мере способными повлиять на свое состояние и объективный ход событий. С клинической точки зрения депрессивные состояния рассматриваются как синдром в рамках невротических или эндогенных заболеваний. Однако задачи нашего исследования требуют анализа психологической природы и содержания этого страдания. Феноменологически депрессии как особое аффективное состояние характеризуются доминирующим негативным реестром переживаний: угнетенным, тоскливым настроением, безнадежным восприятием будущего, жизнь безрадостна, неинтересна, лишена каких бы то ни было радостей и удовольствий. Гнетущее состояние может локализоваться в области различных частей тела — головы, конечностей, сердца — и сопровождаться рядом вегетативных нарушений (витальная депрессия). Центральным же переживанием является онемение, окаменение души, в терминологии старых авторов и клиницистов. Печаль, скорбь — центральное эмоциональное переживание при меланхолии. "Скорбь, — отмечает Спиноза, — есть известный род печали, возникшей из соображения добра, которое мы потеряли без надежды снова получить его", и далее "... она показывает нам наше несовершенство...". Переживание утраты, потери "блага" или объекта любви — будь то реальный человек или отвлеченная идея (свобода, идеал, отечество, самоуважение) — составляет основные темы депрессивного страдания. Но, замечает З.Фрейд (1984), в депрессивном страдании есть звено, не осознающееся пациентом — не всегда сам больной может ясно понять, что именно он потерял: "...он знает, кого он лишился, но не знает, что в нем потерял...". Не осознаются не только мотивационный, личностно смысловой аспект утраты, но и связь содержания манифестирующих чувств с отношением к бывшему объекту любви. В самом деле, почему столь сложно запутан и противоречив (не только для внешнего наблюдателя, но и для самого страдающего человека) весь испытываемый им клубок чувств, ведь при ближайшем рассмотрении самообвинения и самоуничтожения — лишь часть этих чувств? Во-первых, обращает на себя внимание композиционная завершенность картины депрессивных переживаний, каждое из которых последовательно обрывает связь с действительностью и другими людьми. Это иллюстрируется простым перечислением: исчезновение интереса к внешнему миру, задержка и отказ от всякой деятельности, потеря способности к продуктивной работе, утрата способности любить. Затем мы обнаруживаем удрученность, снижение самочувствия, самообвинения, самоуничижения, т.е. опустошение, обеднение и утрату важнейших аспектов своего Я. Все эти симптомы показывают, как Я становится центром, узлом переживаний пациента, иными словами, все более очевидной становится их нарциссическая природа. Более глубокий анализ открывает амбивалентность чувств к потерянному объекту любви, кроме любви и удрученности от ее утраты проявляются "все положения огорчения, обиды и разочарования, благодаря которым в отношения втягивается противоположность любви и ненависти (Фрейд 3., 1984). Амбивалентные чувства, испытываемые по отношению к самому себе, на самом деле адресованы Другому. Произошла подмена объекта любви, а его потеря обернулась потерей Я, что стало возможным благодаря отождествлению Я с оставленным объектом. Фрейдовская интерпретация, независимо от того, принимается она за научное объяснение или нет, поражает метафорической точностью анализа. Действительно, человек, потерявший нечто, к чему он был глубоко привязан, почти физически ощущает, как будто из него вырвали, изъяли часть его Я, внутри остается полость, пустота. И еще один феноменологически точный штрих. На каком-то этапе переживания реальной утраты символическая интроекция и идентификация с объектом любви необходима для смягчения горя, для постепенности разрыва нитей привязанности. Известно, что дорогие и потерянные нами люди, какое-то время как бы продолжают жить в сохраняющемся жизненном укладе, в мысленных разговорах, в которых мы пытаемся что-то доказать, додать... А на следующем этапе переживания утраты связь с этим другим начинает ощущаться как бремя, как "связанность". Вспомним мысленный разговор Маргариты с Мастером у Кремлевской стены накануне ее встречи с дьяволом Азазелло: "Если ты сослан, то почему же ты не даешь знать о себе? Ведь дают же люди знать. Ты разлюбил меня? Нет, я почему-то этому не верю. Значит, ты был сослан и умер ... Тогда прошу тебя, отпусти меня, дай мне, наконец, свободу жить, дышать воздухом". Диалог с утраченным Другим может осуществляться и в более сложных и скрытых формах, при поверхностном взгляде выступая как самообвинение, будучи на самом деле упреками в адрес Другого. Фрейд, таким образом, обнаружил за фасадом монологического самосознания депрессивного больного реальную его многоголосицу, где ясно прослушиваются по крайней мере два диалога. Один — когда одна часть Я, противопоставляясь другой, делает ее объектом критики; другой — между критикующим Я и той частью Я, которая отождествилась с утраченным объектом любви. Как нам представляется, в более поздних исследованиях связи депрессии с преморбидным нарциссичес-ким радикалом личности продолжают развиваться многие идеи З.Фрейда, изложенные им в "Печали и меланхолии ". — 62 —
|