Неизведанное Я

Аттическая форма! Безупречность
Мужей из мрамора, и дев, и трав,
Чуть-чуть примятых, и листвы дубрав.
Ты молча дразнишь мысль мою, как вечность!
И пастораль холодная! Со света
Нас поколенья сгонят, суета
Придет иная с ними; ты ж, нисколько
Не потускнев, скажи им: "Красота –
есть правда, правда – красота. Вы это
Знать на земле обязаны, – и только!"

Ода греческой вазе

А Йетс, обращаясь к образам Византии, заставляет вспомнить о вечном проявлении человеческой страсти.

Старик в своем нелепом прозябанье
Схож с пугалом вороньим у ворот.
Пока душа, прикрыта смертной рванью,
Не вострепещет и не воспоет –
О чем? Нет знанья выше созерцанья
Искусства нескудеющих высот...

О мудрецы, явившиеся мне,
Как в золотой мозаике настенной,
В пылающей кругами вышине,
Вы, помнящие музыку Вселенной!
Спалите сердце мне в своем огне,
Исхитьте из дрожащей твари тленной
Усталый дух: да будет он храним
В той вечности, которую творим.

Развоплотясь, я оживу едва ли
В телесной форме, кроме, может быть,
Подобной той, что в кованом металле
Сумел искусный эллин воплотить,
Сплетя узоры скани и эмали –
Дабы владыку сонного будить
И с древа золотого петь живущим
О прошлом, настоящем и грядущем.

Можно также восхищаться нетленными образами первобытных рисунков пещеры Ласко, где древний человек двадцать веков назад отпраздновал свою удачу на охоте и запечатлел навечно свою радость по этому поводу для потомков. Ибо только лишь через художественное воплощение может человек сохранить свой успех и свою самобытность на вечные времена. Началом было воображение, перенесенное на камень, волшебство, таинство, вдохновлявшее на подвиг. Камень ли, высеченный или разрисованный, стены ли пещеры, раскрашенные древним человеком, или холст, расписанный современным художником, – для человека все это есть олицетворение его сущности и его желаний. Это компенсация за экзистенциальную неустойчивость человека, проистекающую от его неадекватных инстинктов или, вернее, инстинктов, на которые наложили бесчисленные возможности мозга по выбору и отбору. Четкость инстинкта, утраченная человеком в результате развития коры головного мозга, как бы восполняется этими символическими изображениями, от примитивного человека из грязи до высочайших творений религиозного и светского искусства.

Но здесь мы забегаем вперед: вернее, мы движемся от прошлого к будущему, от младенчества к зрелости, от проявления расстройств к нормальным проявлениям, без должного внимания к отдельным стадиям этой эволюции. И вот тут-то одним из удовольствий психоаналитического мышления как раз и является возможность перебросить мост через время и отыскать, в чем единство прошлого и настоящего, примитивного и утонченного, как они сосуществуют и взаимодействуют.