|
Дело в том, писал Бодуэн, что, признавая зависимость психики от мозга, «признать эту зависимость мы можем только вообще. Отдельных конкретных связей не обнаружено до сих пор ни путем исследований, ни путем математической дедукции. В таком случае, что же остается нам? Неужели, не имея возможности поставить явления, зависимые от психической жизни, на физико-физиологическую основу, мы уже не имеем права претендовать на научность в этой области? Должны ли мы отказаться от объяснения на основе очевидных связей, ассоциации представлений? А только ассоциации причинно обусловливают эти явления» (т. II, стр. 56). Итак, первый шаг, пока еще не слишком далеко уводящий Бодуэна,— требование объяснения языковых явлений на основе ассоциаций ввиду невозможности объяснить их физико-физиологическим путем. Что же понимает Бодуэн под «физико-физиологической» основой, противопоставляемой им собственно психическим процессам? «Физиология в соединении с микроскопической анатомией, или гистологией, мозга могла бы помочь понять психическую суть языка, если бы она могла заменить психологию, если бы она исследовала и систематизировала мозговые ткани, если бы она могла показать движения и изменения этих тканей, как физические, так и химические, сопровождающие процесс мышления. Однако до сих пор, как мне известно, ничего не сделано в этой области. Единственным результатом наблюдений естественников является общая локализация языка (собственно говоря, только двигательной, исполнительной языковой работы) в человеческом мозге» (т. I, стр. 217— 218) (СНОСКА: Но и в этом Бодуэн проявлял скепсис. Критикуя Богородицкого, он писал: «Только при слишком большой ученой уверенности можно утверждать, что «словесный символ» локализуется в третьей лобной извилине» (т. II, стр. 48)). Следовательно, физико-физиологическая основа сводится для Бодуэна к физико-химической. Правда, и Сеченов писал, что «природа тех движений, которые происходят в нерве и нервных центрах, остается для нас до сих пор загадкой» (СНОСКА: И. М. Сеченов. Избранные философские и психологические произведения, стр. 251), но под «сущностью», или «природой», нервно-психических актов он понимал только их физико-химический субстрат, отнюдь не отождествляя с нею физиологическую в строгом смысле основу психических процессов. Напротив, физиологическое Сеченов рассматривал, как известно, неразрывно с психическим и трактовал рефлекс как такую единицу нервной деятельности, которая представляет собой одновременно и физиологическое и психическое (СНОСКА: См.: М. Г. Ярошевский. Проблема детерминизма в психофизиологии XIX века, стр. 154). Так, представления «в цельном рефлексе занимают то же место, как ощущения страха в невольном движении; соответствуют, следовательно деятельности центрального элемента отражательного аппарата» (СНОСКА: И. М. Сеченов. Избранные философские и психологические произведения, стр. 122). Это сеченовское понимание соотношения психического и физиологического осталось чуждо Бодуэну, что объясняется, вероятнее всего, тем, что Сеченов шел к исследованию психического «снизу», от проблемы ощущения и движения, а Бодуэн оставался все время «наверху», в области высших психических функций. — 132 —
|