Хрестоматия по психологии

Психопатологическая сторона извращения навыков. В качестве психологов, изучающих нормальное поведение, мы лишь настолько вдадимся в царство психопатологии, чтобы можно было проследить связи между вышерассмотренным из­вращением навыка и представлением психиатра о том, что он называет “душевным заболеванием”. Как хорошо известно, со­временные психопатологи обнаруживают все возрастающую тенденцию порвать с представлением патологов о болезни у тех пациентов, которые страдают болезненным изменением лично­сти. Когда патолог и физиолог посещают психиатрический гос­питаль, то они склонны искать адекватное объяснение состоя­ния пациента в терминах “повреждения мозговых клеток”, “за­ражения”, “отравления” и т. п. Для многих из них, как и для постороннего человека, кажется невозможным представить себе, что исчерпывающий отчет о болезни пациента с причин­ной точки зрения может быть дан, не прибегая к патологии, фи­зиологии или к медицинской химии. Многие считают, что в та­ких случаях (чисто функциональных случаях) неврологические и химические тесты необходимо должны обнаружить некото­рые отклонения от нормы, а если не удается обнаружить ника­кого органического расстройства, то они настаивают на том, что подобные изменения все же существуют, но что они носят настолько тонкий характер, что ускользают от наблюдения. Возможно, что подобный взгляд находит подтверждение во многих случаях, но нарастает убеждение в том, что нет необхо­димости в нахождении органических повреждений для объяс­нения подобных фактов и что если они и найдены, то они не не­пременно оказываются важными факторами. Другими словами, мы можем иметь больную личность на основе извращения на­выка — извращения, доведенного до такой степени, когда ком­пенсирующие навыки (полезные навыки) недостаточны для того, чтобы поддержать индивида в обществе. Он не находится в контакте со своей средой, и если только ему не будет оказано помощи, то он почти наверное погибнет вследствие конкурен­ции. Как мы уже отметили выше, нарушения навыка могут на­чаться, а часто и начинаются с младенчества. Снисходительная мать поощряет своего ребенка, позволяет ему есть все, что ему нравится, играть с тем, что только он спросит, не выказывает своего авторитета над ним, все делает за него и даже предуп­реждает его просьбы. При таком режиме ходьба и разговор от­срочиваются. Он прибегает к плачу; вою, толчкам и крику, ког­да желания его отклоняются. Мальчиком его балуют и портят. За него заступаются всегда, когда другие мальчики пытаются нанести ему удары, которые его выправили бы. Его не заставля­ют учиться, его не учат работать, зарабатывать добавочные деньги или брать на себя долю ответственности. Недостаточно рано обращают внимание на ложь и обман. Ему не внушают, что он должен нести нормальную нагрузку и ответственность за свои поступки. До тех пор пока сохраняется старая, благо­приятствующая ему обстановка, он держится на поверхности, но когда наступает кризис и когда ему приходится сталкивать­ся с миром, не встречая помощи со стороны, то он оказывается лишенным данных, которые помогли бы ему удержаться. Сна­ряжение его неадекватно. Мир полон таких плавающих облом­ков, многие из которых, благодаря благоприятной обстановке, никогда не попадают в психиатрическую клинику. Война дала несколько интересных случаев. Один, может быть, следовало бы привести. В призыв попал мужчина тридцати пяти лет, креп­кого сложения. Отца он лишился во время своего младенче­ства. Мать была вне себя и ходатайствовала перед конгрессом и непосредственно перед президентом об освобождении сына от службы, так как он “ее дитя” и ей приходилось спать с ним каждую ночь со времени его рождения. Пока тридцатипятилет­нее дитя было дома, мать тщательно следила за собой и была, в общем, бодрой и жизнерадостной. После того как сын вступил в армию, она становилась все более и более небрежной и впада­ла в отчаяние. Она обладала некоторым состоянием и влияни­ем, и ей удалось наконец добиться освобождения сына, после чего счастливые отношения возобновились. Вряд ли можно со­мневаться в том, что дальнейшие шесть месяцев жизни без сына привели бы мать в клинику. Оба эти индивида страдают болезнями личности, настолько же разрушительными, как ту­беркулез или рак. Но бесплодно было бы искать здесь органи­ческого расстройства. Душевное состояние этих индивидов объясняется теми видами приспособлений, которые никогда ими не отбрасывались в нормальное время. Доказательством того, что болезненные изменения личности происходят вслед­ствие затянувшихся осложнений в поведении, а не вследствие органических расстройств, служат многочисленные случаи, когда в новой и подходящей среде старые реакции ниспроверга­ются и на их место заступают новые. Индивид переделан с точ­ки зрения реакций и занимает свое нормальное место в обще­стве. Новая тренировка (“лечение”) хотя и труднее, однако ни­сколько не таинственней и не чудесней, чем обучение младенца хватанию леденца или отдергиванию руки от пламени свечи.