Зная, что психиатр часто разговаривает с мамой наедине, я из-за этого рассказывала ему не все, что он хотел бы услышать. Отношения окружающих оставались для меня абсолютно непонятными. Когда у мамы с папой возникли трения, сестра Джин часто спрашивала меня: «Как ты думаешь, мама с папой не разведутся?» «Конечно, нет!» — уверенно отвечала я. Они ведь не кричали друг на друга — по крайней мере, при мне; а более тонких признаков, говорящих об ухудшении взаимоотношений, я просто не замечала. Джин на полтора года моложе меня — мы с ней были близки. Брат и младшая сестренка моложе меня соответственно на шесть и семь лет — понятно, что они не входили в нашу компанию. Никогда не рассказывала я психиатру и о «волшебной» машине. Даже в то время я понимала, что такие фантазии он сочтет уж слишком странными. Но если бы вместо толстой тетушки у меня была волшебная машина, возможно, не было бы и глупой болтовни о сексе, навлекшей на меня столько неприятностей. Я смогла бы контролировать поступающие стимулы и обеспечивать необходимый мне тактильный контакт, не рискуя при этом встретить такой напор впечатлений и ощущений, которого не способна выдержать моя нервная система. Одно из исследований по проблеме детской мастурбации показало, что чрезмерная мастурбация прекращается, как только родители начинают проявлять к ребенку нежность и чаще его обнимать. Моя воображаемая машина, конечно, не могла заменить материнскую любовь; но она помогла бы моей незрелой нервной системе научиться принимать ласку от других любящих людей — таких, как мой отец и тетушка. Доктор Штайн часто беседовал со мной о любви: спрашивал, кого люблю я, кто любит меня...
Разумеется, я не собираюсь расписывать ему папин невыносимый характер. Я набираю еще горсть конфет и поднимаю глаза на доктора. —Ну, папа и-ногда сердится... но все мы иногда — 32 —
|