|
Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (2001) пытается внести некоторую ясность в этот вопрос. Он предусматривает, так сказать, трехэтажную конструкцию. В основе ее лежит система государственных судебно-экспертных учреждений, обычно осуществляющих фоноскопическую либо автороведческую экспертизу. Однако, хотя об этом в тексте данного закона специально не говорится, в принципе судебно-экспертное учреждение не обязательно должно быть государственным – во всяком случае, УПК РФ в ст. 199 («Порядок направления материалов уголовного дела для производства судебной экспертизы») говорит об «экспертном учреждении», а не о «государственном экспертном (судебно-экспертном) учреждении». Наконец, третья возможность – это проведение экспертизы вне экспертных учреждений лицами, обладающими необходимыми специальными познаниями, но не являющимися государственными судебными экспертами (ст. 41 указанного Федерального закона). Кстати, означает ли это, что государственный судебный эксперт – это то же самое, что сотрудник государственного экспертного учреждения? И всякий ли такой сотрудник может называть себя государственным судебным экспертом? Наконец, в какой мере сопоставимы (под правовым углом зрения) в качестве государственных экспертных учреждений, например, с одной стороны, НИИ судебных экспертиз Генпрокуратуры, с другой, Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН? 1.4. Лингвистическая экспертиза Наряду с психолингвистической экспертизой в следственной и судебной практике распространена так называемая лингвистическая экспертиза. В частности, ей специально посвящен вышедший двумя изданиями сборник «Цена слова» (2002). Создана общественная организация – «Гильдия лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам». Согласно определению, данному в указанном сборнике Т.В. Губаевой, «лингвистическая экспертиза представляет собой процессуальное действие, состоящее из проведения исследований и дачи заключения экспертом по вопросам, разрешение которых требует специальных знаний в области науки о языке» ( там же, с. 237). Очевидно, что этот критерий непригоден для определения специфики лингвистической экспертизы, так как он не носит целевого характера – непонятно, какие вопросы имеются в виду. Вообще многие авторы названного сборника, по-видимому, недостаточно представляют себе спектр экспертных задач и специфику экспертного исследования текстов. Так например, Е.И. Галяшина в качестве недостатка существующих экспертиз указывает, что «выводы подчас даются в вероятной, а не категоричной форме, что не позволяет использовать их в качестве судебных экспертиз» ( там же, с. 235). Однако любая экспертиза, имеющая дело с текстом (например, автороведческая), способна дать информацию лишь с определенной долей вероятности; задача эксперта не в том, чтобы дать категоричный ответ (автором текста является Н.), а в том, чтобы максимально обеспечить высокую вероятность ответа путем объективизации используемых методик и обосновать в заключении этот ответ и степень его вероятности. Дело суда, а не эксперта, каким образом можно и следует использовать в процессе это заключение; допрос эксперта как раз и имеет одной из целей уточнение степени достоверности экспертного заключения. В той же статье к экспертам предъявляются совершенно нереальные требования: базовое филологическое образование и квалификация, конечно, желательны, но едва ли обязательны – на практике прекрасные экспертизы делались людьми с иным базовым образованием; но уж «свидетельство на право производства фоноскопических и автороведческих экспертиз» ( там же, с. 233) – это требование невозможное. Как и рекомендация следующего характера: «…в каждом конкретном случае назначения экспертизы устных и письменных текстов… необходимо тщательно проверить… наличие свидетельств на право производства экспертизы…» ( там же, с. 235—236). Но даже если не проверять наличие таких свидетельств, следователю или суду придется проверять квалификацию экспертов, стаж работы по специальности, наличие научных публикаций или разработок в данной области науки и техники, ученых степеней и званий, наличие у экспертов специальных познаний, навыков и умений и экспертного инструментария для решения конкретной экспертной задачи… Любопытно, представляет ли автор этих рекомендаций течение реального уголовного процесса? И кто из участников процесса имеет достаточную профессиональную квалификацию, чтобы судить обо всех этих вещах? Кстати, Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (2001, с. 13) не предъявляет к государственным экспертам никаких подобных требований. — 59 —
|