|
Этот портрет не только передал неотразимую красоту и чувственность Адели Блох-Бауэр. Замысловатые орнаменты… возвестили начало модерна, молодой культуры, готовой выработать совершенно новые принципы. Написав эту картину, Климт создал светскую икону, ставшую символом устремлений целого поколения венцев рубежа XIX–XX веков[3]. Климт отказывается от стремления многих поколений художников, начиная со времени Возрождения, изображать мир как можно реалистичнее. Ответом Климта и других современных художников на появление фотографии стал поиск истин, недоступных для передачи фотографическими средствами. Климт и еще в большей степени его молодые последователи Оскар Кокошка и Эгон Шиле обратили свой взгляд вовнутрь, отвлекшись от трехмерного мира и обратившись к многомерному внутреннему миру и бессознательному компоненту психики. Эта картина не только порывает с традицией, но и демонстрирует нам влияние современной науки, особенно биологии, на искусство Климта в частности и венскую культуру 1890–1918 годов в целом. По свидетельству искусствоведа Эмили Браун, Климт читал Дарвина и восхищался строением клетки – главного “строительного блока” живых организмов. Так, узоры на платье Адели Блох-Бауэр – не просто декоративные элементы, в отличие от многих других произведений в стиле ар-нуво, а символы мужских и женских клеток: прямоугольники символизируют сперматозоиды, а овалы – яйцеклетки. Эти символы плодородия призваны передать связь приятного лица натурщицы с ее репродуктивным потенциалом. Тот факт, что портрет Адели Блох-Бауэр оказался достаточно хорош, чтобы за него отдали 135 млн долларов (на момент покупки рекордная сумма, когда-либо заплаченная за одну картину), замечателен и тем, что ранние произведения Климта были неплохи, однако заурядны. Его работы украшали театры, музеи, другие общественные здания и были выполнены в академической манере, характерной для его учителя Ганса Макарта (рис. I–2 ). Как и Макарт (талантливый колорист; венские ценители называли его новым Рубенсом), Климт писал большие полотна на аллегорические и мифологические сюжеты (рис. I–3 ). В 1886 году Климт неожиданно совершил смелый поворот. В тот год Климта и еще одного художника, Франца Мача, попросили увековечить на полотнах помещение старого Бургтеатра, которое вскоре должны были снести. Мач изобразил вид на сцену со стороны входных дверей, а Климт запечатлел последний спектакль в старом театре. Однако на картине не нашлось места ни сцене, ни актерам: показан только зрительный зал, каким он виден со сцены, и узнаваемые зрители. Они поглощены не представлением, а собственными мыслями. Картина Климта подразумевает, что подлинная драма разыгрывается не на сцене, а в головах зрителей, в личном театре каждого из них (рис. 1–1, 1–2 ). — 7 —
|