|
Может показаться, что Райл утверждал, будто разум является всего лишь поведением, т. е. что он был типичным бихевиористом (сам Райл возражал против того, чтобы его считали таковым). В действительности Райл утверждал, что психические предикаты — это нечто большее, чем описания поведения. Например, когда мы говорим, что птицы мигрируют, мы видим, что они летят на юг, и бихевио-рист мог бы сказать, что миграция — это поведение, выраженное в полете в южном направлении. Но по мнению Райла, сказать, что птицы мигрируют, означает сказать гораздо больше того, что они летят на юг, поскольку термин «миграция» под- 292 Часть IV. Научная психология в XX веке разумевает весь процесс ежегодных полетов птиц на юг и обратно и их умение ориентироваться в пространстве. Поэтому сказать, что птицы мигрируют, выходит за пределы того, чтобы просто сказать, что они летят на юг, но это отнюдь не стоит за тем, чтобы сказать, что они летят на юг. Подобным же образом сказать о поведении, что оно умное, означает не просто описать некое поведение, поскольку это вводит различные критерии, которые мы используем, говоря о поведении, что оно умное, — например, что оно соответствует ситуации и что оно, похоже, будет успешным. Но сказать, что человек поступает умно, — отнюдь не приписать поведение неким призрачным внутренним расчетам, которые делают его умным, как бы оно ни выходило за пределы описания бихевиористом того, что делает человек. Хотя Райл отвергал дуализм и хотя проведенный им анализ разума в некоторых чертах напоминал бихевиоризм, он достаточно сильно отличался как от физиологического, так и от логического, философского бихевиоризма. Разум как социальный конструкт. Сложный и тонкий анализ ординарного психологического языка провел венский (а позднее — британский) философ Людвиг Витгенштейн (1889-1951). Витгенштейн утверждал, что философы-картезианцы заставили людей поверить в существование психических объектов (например, ощущений) и психических процессов (например, памяти), тогда как фактически нет ни того ни другого. В качестве психического объекта рассмотрим боль. Достаточно очевидно, что би-хевиористы ошибаются, утверждая, что боль представляет собой поведение. Ошибка бихевиориста заключается в том, что использование «боли» от первого и третьего лица симметрично. Если мы видим, что кто-то стонет и держится за голову, мы говорим: «Ему больно», но я не скажу «Мне больно», потому что я наблюдаю, как я стону и держусь за голову, как того требует строгий операционализм. Поэтому, по мнению Витгенштейна, фраза «Мне больно» не описывает ни поведения, ни некоего внутреннего объекта. Объект познаваем, поэтому мы можем сказать о нем истинные вещи, например, «Я знаю, что эта книга Витгенштейна стоит 5 долларов 95 центов». Но утверждение о знании имеет смысл только в том случае, если мы можем в нем усомниться, т. е. если может быть истинно другое состояние дел, а не то, о каком мы думаем. Так, вполне разумным может быть высказывание «Я не знаю, стоит ли эта книга Витгенштейна 5 долларов 95 центов». Напротив, предложение «Я знаю, что мне больно» выглядит осмысленным и указывает на внутренний объект, но утверждение «Я не знаю, больно ли мне» — нонсенс; конечно, человек может получить травму и не почувствовать боли, но нельзя сказать: «Я не знаю, больно ли мне». Еще одна проблема, связанная с размышлениями о боли, как об объекте, касается ее локализации. Если я держу конфету двумя пальцами, а затем положу пальцы в рот, нам придется согласиться с тем, что конфета у меня во рту, равно как и между пальцами. Но давайте предположим, что у меня болит палец, и я сую палец в рот. Болит ли у меня рот? Любой ответит, что нет, следовательно, местоположение боли мы определяем иначе, чем местоположение других объектов. Витгенштейн сделал заключение о том, что боль не является неким внутренним объектом и что утверждения относительно боли (или радости, или экстаза) не являются описаниями чего-либо предметного. Скорее, они — проявления. Стоны выражают боль, но они ее не описывают. Витгенштейн называл такие предложе- — 305 —
|