|
Ребенок затих, но все домашние терзались своим личным горем и обвиняли в своем несчастии друг друга. Даже нянька прокляла жизнь и барыню; барыня плакала о глубочайшем горе жить с таким грубым мужем, который ей достался. Семен Васильевич ясно видел, что вся его жизнь, все его жертвы во имя семейного благополучия пошли прахом, и ни к какому выводу, после целого часа таких мучений, не пришел, но не мог опять не вздохнуть и не сказать: «Фу ты, боже мой!» Резкий, дребезжащий звонок прервал эти терзания семьи. – Макаровы приехали! О, чорт бы их побрал! – срывая пиджак и жилет и с бешенством бросаясь за занавеску к умывальнику, воскликнул Семен Васильевич. – Макаровы приехали! – потускневшим голосом сказала в дверь жена Семена Васильевича. – Знаю! – заскрежетал Семен Васильевич и неистово загремел подножкой умывальника. Чрез полчаса четырехместная коляска везла Семена Васильевича, его жену и Макаровых в театр Панаева. – Я хотела надеть шерстяной платок… – Тепло!.. Я тоже хотела… – Говорят, земская реформа отложена? И так понемногу разговорились. IIУтром следующего дня Семен Васильевич, осторожно притворив дверь спальни, тихими шагами, в мягких, не производящих ни малейшего стука и скрипа туфлях, прошел в свой кабинет и умылся. Во всем доме было тихо, несмотря на то, что был уже десятый час утра, и на столе лежали номера новых газет. Закурив папиросу и захватив с собой эти номера, он пробрался в столовую, где собственно для него был готов уже самовар. Внимание его к специальным телеграммам о поездке императора Вильгельма в Австрию было прервано нежным голоском его трехлетнего Васи, который чуть-чуть доносился до него из детской. Он вдруг вспомнил, каким зверем он был вчера, как он неистово топнул на этого мальчика, точно хотел его сокрушить, ясно увидел, как он, Семен Васильевич, неизмеримо глуп был вчера в своем бешенстве и как он виноват перед своим мальчиком. Нежный голосок, продолжавший щебетать, как щебечет на утренней заре птичка, заставил его положить газету, и он, поправив поприличнее и подпоясав халат, пошел в детскую. Мальчик был уже одет, причесан и весело рассказывал няне что-то многосложное. При виде отца он опять стал смотреть на него темным, неподвижным, недоумевающим взглядом и сразу затих и замолк. – Ну, что ты, мальчуган? – садясь на корточки, нежно сказал Семен Васильевич и погладил мальчика по голове, – но увидал (и знал почему), что это не произвело на него впечатления удовольствия. — 385 —
|