– А в солдатах-то как? Там возьмут, поставят тебя, да и начнут палкой колотить, где ни попадя! Вот как в солдатах-то!.. А то вот у одних господ тоже вот эдак-то молодой барчук не учился, не учился, а как пришел в возраст, поглядели-поглядели на него да прислали бумагу – сослать его в каторжную работу в Сибирь, а в Сибири-то как зачали его, друга милого, пороть! – Где моя шапка? – А вот, милушка! Вот она! – Ты что ж мне раньше не сказала, что она у тебя? А я искал, не нашел!.. Ежели бы я знал, я бы не искал и готовил из арифметики! А ты, вот! Зачем ты не сказала, что у тебя шапка? – А ты не спрашивал, как спросил, так она и есть… На, красавчик, вот она!.. – Ты зачем ее смяла? Где моя арифметика?.. – А уж не знаю! Какая она из себя-то? – Тоненькая, пестрая! – А я сейчас… Старуха проворно уходит и тотчас возвращается. – Эта ли? – Разве это арифметика? Это география! Я говорю, тоненькая, длинная и пестрая. Что за бестолковая такая! – На-ко вот, всё что было книг принесла, выбирай любую. – Я тебе говорю, одну книгу надо, а ты весь дом притащила? Разве это арифметика? Разве это тоненькая книга? Что ты, ослепла что ли?.. – Ну, ну, родимый, прости уж!.. Не знаю я… Коли не эти, то и еще поищу… Гимназист умолкает. Очевидно, ненавистная арифметика найдена. – Нашел, что ли? – Когда ты ничего не понимаешь, так нечего тебе и спрашивать. Кое-как гимназист, ежеминутно старавшийся ставить себе всевозможные преграды к удалению из дому, доведен, однакоже, до необходимости уйти. Он делает это с сердцем, громко хлопает дверью, и старуха после его ухода шепчет: – Ох, грехи, грехи тяжкие! Настави его на ум, на разум, матушка, царица небесная! Наконец просыпаются бабка и барыня, а часам к двенадцати и барышня. Первая входит в кухню бабка и басом произносит: – Ты что не смотришь за печкой? Там уголья выпали, а ты тут толчешься, ничего не видишь? Или что-нибудь в этом роде, но непременно выговор, замечание или, всего чаще, прямо брань. Барыня тоже начинает с упреков и выражений неудовольствия. – Ты, Авдотья, когда-нибудь совершенно выведешь меня из терпения! Самовар подала, а полоскательницы нет? Когда я договорюсь? Когда будет этому конец? И вот начинается день скуки, праздности, праздного недовольства, обиженного на всё и всех ворчанья, день, весь от начала до конца переполненный призывами Авдотьи из разных углов дома. «Авдотья, где утюг? Авдотья, кажется, кто-то стучится! Авдотья! что же самовар? Авдотья! двадцать раз тебе говорят, сотри с окна воду! Авдотья, Авдотья, Авдотья!» — 320 —
|