* * *Во время поездки по Западной Сибири мне пришлось слышать и еще об одном «радетеле» на благо простого серого человека, и хотя он также не понимает блага без его реального осуществления, но его история показывает, до какой степени времена сузили, со дней жития Родиона, размеры этого радения и его сущность. В г. Т<обольске> мне целый день пришлось ждать тюменского парохода. Всяких разговоров и всяких сибирских типов пришлось переслушать и перевидать множество. Между прочим, памятен мне разговор одного священника с одним городским жителем. Священник был человек развязного обращения и полагал, должно быть, что раз он не при исполнении своих обязанностей, то может позволить себе при всей публике почесаться огромной рукой так, что зрители непременно посоветуют ему идти в баню. Огромный, хорошо закусивший, хохочущий и не стесняющийся в жестах батя разговаривал таким развязным тоном, каким в пору разговаривать хорошему торговцу на базаре. – Ну, а что этот – «кляуза»? – грубо и громко спросил он у молодого человека. – Кто такой? – Да расстрига-то? – А, N-в!.. Ничего… – Все мудрит-мутит? Неохотно ответил ему молодой человек: – Все попрежнему. – Не покоряется? Который раз с него рясу-то в участке снимают? – Да уж раза три, кажется… – И все прет в церковь? Все попом себя почитает еще? – Действительно, не признает расстрижения… Прямо из участка, в сером пиджаке, вошел в церковь, в алтарь, облачился и стал служить вторым… – Так чего же его по шее не огреют? – Ну, вот! По шее! – И прямо по шее! Чего тут? – Ну уж, право, не знаю… Скоро священник уехал на другой берег реки, на большой лодке, мягко застланной соломой и ковром. Он растянулся, как турецкий султан обыкновенно «растягивается» на лубочных картинах. С ним сели и два здоровенных же, хорошо закусивших сына; один из них был в фуражке какого-то министерства. Этот юнец, едва появился на пароходной пристани, без всякой церемонии подошел ко мне, сказал: «Позвольте папироску!» – и ни с того ни с сего заговорил о своих семейных делах, точно я был век с ним знаком.«…А старшая сестра, Мария, за становым… У нас рука есть… большой богач». Обжорною жадностью плотоядных существ отдавало от этих верзильных и грубых людей, и я рад был, что их унесло куда-то. Рад был и молодой человек, которого донимал разговором грубый собеседник. Мы заговорили друг с другом, и я спросил его о том «расстриге», о котором только что шел разговор. — 292 —
|