|
– Читай, что в бумагах! – сказал старшина. Писарь прочитал бумагу о пособии. – Читай другую. Писарь прочитал о взыскании. – Ну, как же быть теперь? – спросил старшина. – Ведь в обеих «в противном случае» прибавлено – а это слово у меня вот где. Старшина показал на затылок. Писарь повертел бумаги в руках, поглядел в списки и проворно произнес: – Очень просто! – Уж уладь! – Будет в аккурате сделано! – То-то чтоб…. Я уж сиживал… знаю… уж, пожалуйста, чтобы – вполне! – Авось знаю? Чего ты? – То-то!.. В это время вошел Баранкин; помолился богу, поздоровался со старшиной, с писарем; вынул бутылку водки, шепнул писарю что-то на ухо; писарь взял бутылку, поглядел на ярлык и отнес ее в угол, за кассовый сундук. Порешив с писарем, Баранкин взял под руку старшину, вышел вместе с ним в сени и, поговорив там минуты две, возвратился назад вместе со старшиной. – Ну, ладно! Пес с тобой! Будь по-твоему! – сказал старшина Баранкину, войдя в комнату, и, обратись к писарю, прибавил: – Слышал, что ль, что старый хрыч-то желает? – Я и так знаю! – Можно? – Очень просто! – Ну – ин пущай! Обладим! Немедленно после этого разговора расписки, хранившиеся в кармане Баранкина, очутились на столе; писарь положил их посреди бумаг о пособии и взыскании и расправлял рукой. Офицеров, Недобежкин, Ворокуев и все прочие явились немедленно. – Что, господа, – сказал Офицеров, – говорят, гостинчик есть нам, горьким? – Кажется бы помолчать можно, покуда не спросят, – сказал писарь. – Ты видишь, делами занимаемся. – Это-то я вижу, а зачем бы Баранкина-то к нашей крови припускаете? – Какой такой крови? Что здесь за бойня? Ты видать, чей тут портрет? Смотри, брат… – Это все мы видим… – То-то помалчивай… Гостинчик! Настало мертвое молчание. Холодные, промерзлые до нутра люди стояли окаменелыми столбами, не шевелясь и не двигаясь ни одним членом. Глаза выражали напряженное ожидание, и толстые, налившиеся кровью жилы на худых шеях бились с горячечною скоростию… Писарь шумел бумагами; старшина и Баранкин, глядя в разные стороны, барабанили по столу пальцами и по временам вздыхали. – Офицеров! – произнес, наконец, писарь. Офицеров выступил вперед. – Тебе пособия двадцать восемь рублей. – Благодарю покорно. – Погоди благодарить-то. После поблагодаришь. – Как угодно. Мы готовы. – Да взыску с тебя, – продолжал писарь, – вот ему, Баранкину, столько же. — 288 —
|