|
Солдат шел молча и дышал тяжело. – Вот где мое гнездо будет, коли бог даст! – сказал солдат, остановившись около одного пустыря, начинавшего застраиваться. Небольшой лоскуток земли был обнесен низеньким плетнем; в одном углу стоял крошечный сруб величиной с будку, а к нему примазывалась, из простой земли и навоза, другая половина будущего дома. На пустоши валялось два-три бревна да несколько охапок соломы. Мы стояли за плетнем и не подходили к дому. – Строюсь кое-как… Что бог даст! Авось и жена… Вон жена-то – эва она! Из-за сруба, не обращаясь лицом к нам, вышла сгорбленная женщина с лопатой в руках и пошла туда, где должен быть огород. Она была грязно одета, еле плелась, хромая на одну ногу, которая была обвязана грязными тряпками. – И самое-то жаль! – сказал солдат. – Гулянки-гулянки, а тоже, поди, любовники-то колачивали как! Совсем ровно дурашная стала… Скучит да пьет… Э-эх-ма-а! Солдат махнул рукой и с горьким вздохом попросил у меня табачку. Я пригласил солдата к себе, и он сделал то же в свою очередь. * * *Расставшись с солдатом, пошел я опять в школу; но там уже заседали кучера; ребят и немки не было. Сидеть в своей пустой каморке, в которой только раздавался стук маятника, было тоже не весело, и я опять пошел к Ивану Николаичу. – Поедем, барин, в город! – сказал он мне. – К ночи домой. Прокатишься… Я был рад как-нибудь занять время, и мы поехали. – За хорошенькими! – сказал Иван Николаич жене, выезжая со двора. – Теперь месяца на два завалюсь! – Хушь совсем не приезжай! – ответила та с крыльца и долго стояла, провожая нас. В городе мы заезжали в лавки, ходили довольно долго по базару, где Иван Николаич закупил чай, сахар, свечи и проч. – Теперича, милый друг, – сказал он, «справив» свои дела, – заверну я к куму, а ты к маменьке поди, проздравь, праздник!.. Вечером заеду. По случаю воскресного дня у матушки был пирог, и по обыкновению присутствовал Семен Андреич. Он уже плотно закусил и выпил и почему-то сильно волновался. – Признаюсь, – говорил он матушке: – по мне, как вам угодно, а что ежели на вашем месте, я бы его на порог не пустил. Как угодно! – Да почему же его не пускать? – возражала сестра. – Да просто потому, что… что с пьяницей за компания? – Он не пьяный приходил! – защищала сестра. – Ну что ж из этого? – как бы в самом деле имея средства опровергнуть сестру, самоуверенно вопрошал Семен Андреич. – Что ж из этого следует, что не пьян? Не пьян, а напьется – вот и пьян, очень ясно! Я только не понимаю одного, как можно… Да вот Василий Андреич, – обратился Семен Андреич ко мне с видимой надеждой получить подкрепление. – Вот вы рассудите… Помните, Надежда Андреевна как-то говорила, что спрашивала она Ермакова о каком-то сочинителе… Бог его знает, какой он там, а в том дело, что Ермаков этот, эта скотина, пьяная харя, лезет сегодня сюда… — 112 —
|