|
– Чудесная, – подтвердил Аратов. – Она мне много любопытного сообщила. – Сказала она тебе, как именно отравилась Клара? – То есть… как же? – Да; каким манером? – Нет… Она еще так была огорчена… Я не посмел слишком-то расспрашивать. А разве было что особенное? – Конечно, было. Представь: она должна была в самый тот день играть – и играла. Взяла с собою стклянку яду* в театр, перед первым актом выпила – и так и доиграла весь этот акт. С ядом-то внутри! Какова сила воли? Характер каков? И, говорят, никогда она с таким чувством, с таким жаром не проводила своей роли! Публика ничего не подозревает, хлопает, вызывает… А как только занавес опустился – и она тут же, на сцене, упала. Корчи… корчи… и через час и дух вон! Да разве я тебе этого не рассказывал? И в газетах об этом было! У Аратова внезапно похолодели руки и в груди задрожало. – Нет, ты мне этого не рассказывал, – промолвил он наконец. – И ты не знаешь, какая это была пьеса? Купфер задумался. – Называли мне эту пьесу… в ней является обманутая девушка…* Должно быть, драма какая-нибудь. Клара была рождена для драматических ролей… Самая ее наружность… Но куда же ты? – перебил самого себя Купфер, видя, что Аратов берется за шапку. – Мне что-то нездоровится, – отвечал Аратов. – Прощай… Я в другой раз зайду. Купфер остановил его и заглянул ему в лицо. – Экой ты, брат, нервический человек! Посмотри-ка на себя… Побелел, как глина. – Мне нездоровится, – повторил Аратов, освободился от руки Купфера и отправился восвояси. Только в это мгновение ему стало ясно, что он и приходил-то к Купферу с единственной целью поговорить о Кларе… «О безумной, о несчастной Кларе…» Однако, придя домой, он опять скоро успокоился – до некоторой степени. Обстоятельства, сопровождавшие смерть Клары, сначала произвели на него потрясающее впечатление; но потом эта игра «с ядом внутри», как выразился Купфер, показалась ему какой-то уродливой фразой, бравиравкой – и он уже старался не думать об этом, боясь возбудить в себе чувство, похожее на отвращение. А за обедом, сидя перед Платошей, он вдруг вспомнил ее полуночное появление, вспомнил эту куцую кофту, этот чепец с высоким бантом (и к чему бант на ночном чепце?!), всю эту смешную фигуру, от которой, как от свистка машиниста в фантастическом балете, все его видения рассыпались прахом! Он даже заставил Платошу повторить рассказ о том, как она услышала его крик, испугалась, вскочила, не могла разом попасть ни в свою, ни в его дверь, и т. д. Вечером он с ней поиграл в карты и ушел в свою комнату немного грустный, но опять-таки довольно спокойный. — 68 —
|