|
В это время послышался сильный стук у наружной двери. Игнатий вздрогнул, холод рассыпался по всем его членам; однако ж он вышел и отпер дверь, чтоб узнать, кто стучался: это был юродивый. – Василь говорил тебе ровно за неделю: «Будешь плакать!» – и должен плакать; добрый, добрый господин! дает полною горстью и никогда не считает. С сими словами пошел он прямо в комнату Мельского. Игнатий не имел духа остановить его. Мельский все еще сидел за письменным столом как бы в окаменении, устремя неподвижные глаза свои на стол, на котором лежала перед ним белая бумага. В лице ни кровинки; дыхание с каким-то напряжением вырывалось из груди; изредка только легкий судорожный трепет пробегал по его членам, и тогда тонкая краска вдруг вспыхивала на щеках его и вдруг погасала. – Это ты? – сказал он, обернувшись, Василю, который вошел и стал против него. – Что скажешь? Василь только покачивал тихо головою и не говорил ни слова. – На, поделись с бедной братией и помолитесь за… за меня! – промолвил Мельский, схватя свой бумажник и вынув из него сторублевую ассигнацию, которую подал юродивому. – Поздно! – отвечал Василь, как бы удерживая вздох. – Однако ж Василь возьмет, Василь оделит братию… Пусть так! – продолжал он после некоторого молчания и с расстановками. – Была не была!., от нее не уйдешь… рано, поздно – все равно… была не была! Мельский смотрел на него в недоумении: было ли то приправленное по-своему утешение со стороны юродивого, или другая какая мысль вертелась в расстроенной голове его – Мельский не мог отгадать. – Бог же с тобою! – сказал он юродивому по некотором молчании, показывая глазами на дверь. «Бог и с тобою!»- Отвечал Василь. «Да, бог с тобою!» – повторил он выразительным, растроганным голосом, который не отзывался уже грубостью и отсутствием ума, как обыкновенная речь юродивого. Он обернулся, пошел к дверям, подняв руки к небу, и при выходе сказал только, как бы на что решившись: «Ну!» Появление его рассеяло раздумье Мельского; по уходе юродивого он принялся писать; потом позвонил, и Игнатий с заплаканными глазами явился на зов своего барина. – О чем ты плакал? – спросил его Мельский. – Да как, сударь!., что с вами… что со мною будет!.. – И после сих перерывистых слов Игнатий зарыдал снова. – Ты добрый малый, – сказал ему Мельский, встав и положа руку ему на голову, – живи хорошо, веди себя честно… Вот тебе покамест, – прибавил он, подавая ему пучок ассигнаций, – а здесь и ты и все другие не забыты. Это письмо отдай – если что случится – моему дядюшке. – Тут он указал на лежащее на столе запечатанное письмо. — 71 —
|