|
Не помня себя, прибежал он к дверям Даранвиля; судорожною рукою схватил за снурок колокольчика, зазвонил что есть силы, и, когда слуга генералов отворил ему, он вбежал прямо в спальню. Генерал был еще в постеле. «Что ты, Эрнест? Что с тобою сделалось?» – спросил он у молодого своего знакомца. – Что?., бешенство! сумасбродство! доверенность к такому человеку, который ее не стоил… и именно к вам, сударь! – Опомнись! В своем ли ты уме? Откуда такая горячка? – Горячка? Да, сударь: только все она легче той белой горячки, в которой я до сих пор бродил как слепой. Знал ли я, мог ли я предвидеть, что под такою степенною наружностью скрывается самая мелкая, самая низкая душишка? – Не ко мне ли это относится? – Можете, сударь, принять это прямо на свой счет… Сейчас вставайте и посчитайтесь со мною – не на словах: и не о них дело!.. Да, сударь, сейчас дайте мне отчет во всех тех дерзостях и наглостях, которые вы обо мне рассеваете. – Если б я не видел вчерась тебя в добром здоровье, то подумал бы, что ты вырвался из Шарантона. О каких дерзостях и наглостях говоришь ты мне? – Не знаете? А! вы ничего теперь не знаете! Видно, мне правду говорили о мнимой вашей храбрости. Милости прошу, сударь, встать и, взявши пистолеты, сей же час идти со мною. – Нет, не прогневайся, любезный; не встану. – Так я вас принужу встать. – До этого я тебя не допущу. Скажи просто и ясно, чего ты от меня хочешь? – Стреляться с вами. – Стреляться? Зачем же мне для этого идти вон из комнаты? Вот, возьми! При сих словах генерал снял со стены висевшие у него над головою два заряженные пистолета, подал один Эрнесту и положил другой к себе на подушку. – Так вставайте ж! – сказал Эрнест изменившимся голосом. – Я уж сказал, что не встану, – отвечал генерал спокойно, – стрелять я могу и лежа, да и тебе свободнее в меня метить. Стань у кровати, прямо против меня, и стреляй. – Да как?.. – Не дожидайся, чтоб я назвал тебя трусом как такого человека, который бодрится на словах и у которого дрожат манжеты в решительную минуту. Стреляй! Делать было нечего; Эрнест зашел слишком далеко, а последние слова генерала подлили масла на непотухший пыл его. Он взял пистолет, дрожащею рукою навел его на голову Даранвиля, спустил курок… Пуля влипла в подушку подле самой головы генерала; но сей последний не поморщился и не переменил положения. – Теперь садитесь, сударь, на эти кресла, – сказал генерал строгим голосом – Садитесь, говорю: я в вас теперь волен и вправе требовать от вас всякого удовлетворения. — 162 —
|